Вокруг царила лишь мертвая пустошь. Последние две ночевки не сопровождались ни воем койотов, ни криками орлов. А вкус пыли отдавал вулканическим пеплом.
Любая девушка давно оробела бы, да и не только девушка – любой отважный ковбой. Но не Ванесса. Она слишком желала отомстить за тот день, когда привкус крови в пыли ознаменовал гибель ее брата. И она знала, что Гриф Риппер помешает ей уничтожить Аманду Вессон. Она понимала, что, преодолев испытания в Бенааме, они станут врагами. Но как же не хотелось терять друг друга!
– Да ничего, – безнадежно вздохнул Гриф.
– Десять револьверов мне в глотку, как же это достало. Твое «ничего», – фыркнула Ванесса.
– Попрошу не выражаться, – отозвался Риппер, пытаясь воспитывать ее.
Ее, его свиток с красным ободком, такой короткий, изящный и нелепый. А она как будто дразнила, делая вид, что ей совершенно не страшно, делая вид, что визит в Бенаам дело-то совсем обычное.
Наставал последний день путешествия. Гриф Риппер уже чувствовал колыхание белых линий: они скрипели, как натянутые канаты. И в колебании сияющих нитей сначала появились кровавые жилки, а потом и вовсе черные пятна. Приближался разрыв, портал.
– Револьверы пригодятся? – мрачно интересовалась Ванесса.
– Не тебе, – твердо, но без пренебрежения говорил Риппер, а в голове пролистывал страницы до конца, до конца ее свитка – нет, не так уж мало пустого места на прозрачном полотне.
Вот только безвременная гибель обрывала строчки. Он знал об этом с самого начала. Но теперь уже не представлял, как останется в одиночестве. Неужели в мире Банаам?
– Что значит – не мне? – возмущалась Ванесса, проверяя свое оружие.
– Поглядим, кто будет у врат, – скрипучим голосом пространно отзывался Риппер.
Возможно, там их обоих ждала безвременная гибель. И осталась бы только память о последнем из первых, о пропавшем победителе Змея. А о Ванессе ничего бы не осталось, лишь короткая людская молва. Нет, они не имели права проиграть, даже если шансов на благополучный исход в логове врага почти не оставалось. Их обоих вело непреодолимое упрямство, восстававшее против жестокой воли пустыни.
Лошади всхрапывали, недовольно трясли гривами: чем дальше двигались всадники, тем больше пугались животные. И только два человека непоколебимо шли вперед, и только два человека с разными вкусами пыли на зубах – месть и жертва. Жертва и месть.
«Не успокоиться в мире среди хаоса. Куда тебя несет, старик? Ты ведь изранен, а они сильны. Зачем ты взял с собой этот свиток? Постой, постой, не говори. Я снова молодой, я сильней. Зачем я свиток взял? Не знаю, но здесь все о ней, пока она со мной», – слышал голос в своей голове Риппер. И был ли он лишь тенью мастера Вейячи иль самим Вейячей? Не ведал. Кто из них читал немые свитки, а кто шел вдаль и чувствовал, и жил?
Хранитель зимы помнил, как нежно прикасался пальцами к призрачным листам, проводя по строкам. А Риппер все вспоминал ту ночь, когда посмел безумно оголить ее… Ванессу, свиток. И руки стыдились прикосновений к коже, точно к страницам хрупким, где в каждой букве виделась она – где завиток волос, где выступ белого плеча. Как мало листов в свитке, как мало срока в жизни! Неужели и впрямь их поджидала гибель возле врат? Риппер проклинал себя за то, что посмел увлечь с собой Ванессу, но иначе «проекция» рассеялась бы, он бы вернулся в свое заточение на вершине кроны. Обреченный на сумасшествие, раздавленный и пустой. Да и Ванесса выбрала сама: она желала отомстить. И понимала цену.
– Это врата? – встревоженно приподнялась она в стременах.
– Да. Они самые.
Они достигли врат: следы оборвались, а вместо песка вокруг чернели голые обугленные камни. Лошади вскричали, встали на дыбы, всадники едва удержались. Риппер неслышно просвистел древнюю песню, взлетевшую зовом флейты. И в душном вулканическом воздухе на несколько мгновений застыла свежесть мирных вечерних сумерек.
Лошади успокоились, и удалось продолжить путь. Только песня хранителя зимы опадала за ними, и вновь все смыкалось лавовой породой и терпкой духотой.
– Отпустим их. Я сделаю так, что они вернутся в город, – кивнул на несчастных животных Риппер.
Ванесса кивнула, и они спешились. Она хотела бы подольше попрощаться со своей лошадью, но времени не оставалось. Вскоре верные скакуны, повинуясь неслышной песне мастера Вейячи, унеслись прочь, к людям, к жизни. Два упрямых странника продолжили путь пешими.
Вскоре вместо свежести горных трав, принесенных звуками песни хранителя зимы, в воздухе взвился приторный запах. Слишком приторный, чтобы быть настоящим. Прохлада сменялась нафталинной чопорностью, пыль исчезала, и странники осознали, что едкие частицы – это пепел. Но кто же нес этот приторный запах отравленной сладости?
Пепел носился пред входом в Бенаам. Ванесса вжала голову в плечи, поправила широкополую бежевую шляпу, натягивая ее на глаза, которые слезились от жара, исходившего от портала в Бенаам. Лаз выглядел темной пещерой, ввинтившейся своей пустотой в высокую гору. Над темной громадой и небо вилось черным линиями, и солнце не светило. Только красный рубец полоски заката давал слабое мерцание. И в этой зарнице предстала фигура, остановившаяся у входа в Бездну.
– Кто это? – шепнула Ванесса.
– Страж портала. Высший Ворон, – отозвался Риппер, и слова похолодели во рту. Появления этого существа он опасался больше всего, но полагал, что асуры отправят именно его. Вероятно, он же искусно украл нужные свитки во время последнего нападения.
Выглядело существо как человек: он не носил ни кривых рогов, ни уродливых лап. Только черный кожаный плащ, подобно крыльям, развевался нечеткими очертаниями, словно страж портала был облачен в саму темноту, плотный дым. А на ногах красовались высокие, точно котурны, сапоги с позолотой. Золотом же отливали и узоры на высоком вороте плаща. Но все золото выглядело испорченным, почерненным, фальшивым.
Риппер вытянул руку, молча повелевая Ванессе не ступать дальше. Спутница остановилась, только пальцы ее невольно тянулись к револьверам.
А страж врат сам подошел ближе, ступая медленно и плавно, точно котурны вовсе ему не мешали. Высший Ворон усмехался, бархатным голосом приветствуя:
– Доброго здравия, господин!
В этом голосе звучала невыразимая перевернутость слов, точно не здравия он вовсе желал, а болезни. И видны стали его клыки, которые не уродовали приторно-красивое лицо с прямым аккуратным носом и тонкими губами. Но вся красота исчезала, стоило только заглянуть в его красные глаза с вертикальными змеиными зрачками, пустые, точно черная дыра. В них сам хаос клокотал алыми бликами.
– Пристрелить его? – шепнула Ванесса. – На вид обычный пижон… Вроде бы.
– Вы ведете себя невежливо, не отвечая, – заметил Высший Ворон. И черный плащ всколыхнулся, разнося пепел.
– Не с тобой проявлять вежливость! – твердо ответил Риппер, держа правую руку возле кобуры, а левой преграждая путь к Ванессе.
– Жаль, очень жаль. А я думал, вы учтиво попросите вернуть свитки, – все усмехался страж портала, неспешно прогуливаясь вокруг пришельцев, точно кот перед собакой на цепи.
От каждого шага его котурн поднимался пепел, словно замирая в воздухе, рассыпаясь в незримый прах. Все замирало, точно отменялось само течение времени. Только черные короткие волосы колыхались в такт каждому движению.
Высший Ворон перебирал пальцами с черными когтями, убирал ими со лба темную прядь, точно делящую пополам бледное лицо. Горделиво вскидывал голову.
– Ты ведь знаешь, что тебе не победить меня. За все эти годы сражений ты должен был это понять, – заявил Риппер, исподлобья наблюдая за врагом.
И в тот момент в нем слились воедино отважный ковбой и древний дракон. Пусть шрамы сотен битв перепахали его тело, он никогда не сдавался. Былая сила не исчезала, хотя мастер Вейяча не задумывался о силе: он знал свой долг хранителя. Долг перед всем миром.
– Не победить? – вскинул острые черные брови Высший Ворон, и тон его перестал быть приторным от фальшивой вежливости, в голосе зазвучала звенящая клинками сталь. – Здесь моя территория, а ты не можешь в полной мере использовать свою силу.