Поезд как раз въезжал на допотопный, еще клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.
Мост через реку Мсту на железной дороге Санкт-Петербург – Москва
Рыбников нажал ногой рычаг слива воды – в дне унитаза открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.
Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку – диаметр совпал в точности, так что понадобилось приложить некоторое усилие.
Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.
Туалет в старинном вагоне
Минуту спустя он уже входил в свое купе.
Лидина взглянула на него строго – еще не простила конфуза с «натуральной необходимостью» – и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула:
– Ваш секретный футляр! Вы, верно, забыли его в туалетной комнате?
На лице Рыбникова отразилось неудовольствие, но ответить Гликерии Романовне он не успел.
Откуда-то донесся ужасающий грохот, вагон качнуло.
Штабс-капитан бросился к окну.
Из других окон тоже торчали головы. Все смотрели назад.
Дорога в этом месте описывала небольшую дугу, и было видно как на ладони железнодорожный путь, давешнюю речку и мост.
Вернее, то, что от него осталось.
Мост обрушился ровно посередине, причем в тот самый момент, когда по нему проезжал тяжелый воинский состав.
Зрелище катастрофы было ужасающим: столб воды и пара, выплеснутый рухнувшими в воду локомотивами, вздыбленные платформы, с которых срывались какие-то массивные стальные конструкции, и самое жуткое – сыпавшиеся вниз человеческие фигурки.
Гликерия Романовна, притиснувшаяся к плечу Рыбникова, пронзительно завизжала. Кричали и другие пассажиры.
Хвостовой вагон литерного, вероятно, отведенный для офицеров, покачался на самом краешке пролома, кто-то вроде бы даже успел выпрыгнуть из окна, но затем опора подломилась, и вагон тоже ухнул вниз, в груду перекореженного металла, что торчала из воды.
– Боже, Боже! – истерически закричала Лидина. – Что вы смотрите? Надо же что-то делать!
И бросилась в коридор. Василий Александрович, помедлив долю секунды, последовал за нею.
– Остановите поезд! – накинулась экзальтированная дамочка на обер-кондуктора, бежавшего в сторону головного вагона. – Там раненые! Тонущие! Нужно спасать!
Схватила его за рукав, да так цепко, что железнодорожнику пришлось остановиться.
– Какой там «спасать»! Кого спасать? Такая каша! – пытался вырваться бледный как смерть начальник поездной бригады. – Что мы можем? На станцию нужно, сообщить.
Не слушая, Гликерия Романовна била его кулачком в грудь.
– Они гибнут, а мы уезжаем? Остановите! Я требую! – визжала она. – Жмите этот ваш, как его, стоп-кран!
На вопли из соседнего купе высунулся чернявый господин с нафабренными усишками. Видя, что начальник поезда колеблется, угрожающе крикнул:
– Я тебе остановлю! У меня срочное дело в Москве!
Рыбников мягко взял Лидину за локоть, успокаивающе начал:
– Сударыня, ну в самом деле. Конечно, катастрофия ужасная, но единственное, чем мы можем помочь, – это поскорее протелеграфировать с ближайшей…
– Ах, ну вас всех! – крикнула Гликерия Романовна.
Метнулась к стоп-крану и рванула ручку.
Все, кто находился в коридоре, кубарем полетели на пол. Поезд, подпрыгнув, мерзко заскрежетал по рельсам. Со всех сторон доносились вой и визг – пассажиры решили, что и их поезд угодил в крушение.
Первым опомнился чернявый, не упавший, а лишь стукнувшийся головой о косяк двери.
С криком «Убью, мерррзавка!» он налетел на оглушенную падением истеричку и схватил ее за горло.
Судя по огонькам, вспыхнувшим в глазах Василия Александровича, он отчасти разделял кровожадное намерение чернявого господина. Однако во взгляде, который штабс-капитан бросил на удушаемую Гликерию Романовну, была не только ярость, но и, пожалуй, изумление.
Вздохнув, Рыбников схватил несдержанного брюнета за воротник и отшвырнул в сторону.
СЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ,
В КОТОРОМ ВОЛЬНЫЙ СТРЕЛОК ВЫХОДИТ НА ОХОТУ
Аппарат зазвонил в половине второго ночи. Еще не сняв трубку, Эраст Петрович махнул камердинеру, просунувшему в дверь свою стриженую башку, чтоб подавал одеваться. Телефонировать в такой час могли только из управления и непременно по какому-нибудь чрезвычайному делу.