Плыви же, страстное веселье,
Плыви, живучий багрянец:
Из небосвода тесной кельи
Венчанный слезами гонец.
«Не робость нежная играет…»
Не робость нежная играет
Над бедной, жалостной душой!
Не в бесконечность улетает
Взор ясный, близкий и живой,
Так кто же здесь воспламеняет
Приют разоблаченный мой!
К какому ведомому брегу
Меня прибьет моя волна,
К какому истому ночлегу,
Благословляет тишина!
И как терзанья думы смутной
Меня тревожат и разят –
Так этой радости минутной
Я сердцем молчаливым рад,
Дни, словно стансы, убегают;
Но, нет, – теперь печальный час
А ожиданья расстилают
Свиданий ласковый атлас.
По тверди чистой и жемчужной,
Взор опрокинув в выси мглу,
Звезды идут толпою дружной –
На ту – алмазную иглу.
«Горит душа; – на робкой дали…»
Горит душа; – на робкой дали
Сердце застенчиво стоит;
Душа пытает: – Не меня ли
– Огонь изменный веселит!
– Вот он играет предо мною.
Судьба свободна ли моя!
Иль только тенью неживою
Мелькаю, исчезаю я!
И сердце отвечает: – Дали:
Теперь в умершие края,
Где так прекрасно расцветали,
Где счастьем жили ты и я;
– Нет, не последнею надеждой
Проходим этот краткий путь,
Нет, нет, нам под одной одеждой
И умереть – и отдохнуть.
И робкая душа скрывает
Непостижимый свой полет;
И сердце ясно излетает
И робко странницу ведет.
«Над глубиною небосклона…»
Над глубиною небосклона
Уже не чуждая страна!
Душа – какого перезвона
Напоена, упоена.
Как виснет, тянет, отлетает
Свод невозможно голубой.
Как – обольститель! – изжигает
Он дух, стесненный сердцем мой.
Иль первых листьев золотеет
Обетование: – «опять!» –
Как улетает, холодеет
Земли пленительная гладь.
Дай сердце мне! ужель устами,
Кому восторг – тебя хвалить,
Приму ночей такое пламя,
Такую трепетную нить.
Несись, избыток жизни чудный,
Обетований глубина!
За глубиною изумрудной
Уже не чуждая страна.
«Жизнь благодарных ослеплений…»
Жизнь благодарных ослеплений
Иль непонятна, иль скупа; –
Превыше всех земных велений
Твоя стремительная тропа.
Узнал я путь – остановиться
Перед лазурным родником
И от очей своих притаиться,
И слушать струй палящий гром, –
Дыхание свое свободно
Живой глуши передавать,
Порвавши с жизнью той холодной,
Взвиваясь, в дали исчезать.
Но все – ты здесь, и все: не та ли
Тебя тревожит и целит!
Вы, злые мысли, забывали,
Но вот – души пустырь горит.
Так пей и плачь, и раздавайся
По ширям яростным окрест;
И безмятежно прикасайся
Ты к лучезарнейшей из звезд.
«Сквозь жалкий алюминий снега…»
Вокруг – иных влюбленных верный хаос.
Сквозь жалкий алюминий снега
Зияет мертвая трава;
Волна небес у дымов брега
Мои покачивает слова.
Оставь, не плачься, не печалься
Безумны сердце и душа:
Как пени уличного вальса,
Жизнь повторима и свежа.
И сердца камень многоценный,
Мне раскрывающий мой мир!
Как коршун, мраком разъяренный
На пылкий, заглушенный пир.
Мне невозможно давит очи
Моя любовь! моя весна,
Моей взывающей полночи
Лепечущая тишина.
Нет, сердце, темная обитель
Уже давно мне суждена;
Той тишины дрожащий житель,
Я жду, как ждет меня она.
Иль – утаить от мира злого
Меня приветственная волна:
Ночью подсказанное слово,
Ночью плененная тишина.
II
Est ce son souffle dont je frissonne?
«Как в уксус блеклую жемчужину…»
Как в уксус блеклую жемчужину,
В весну бросаю сердце я:
И мысли в круг привычный сужены,
И отмирает жизнь моя.
О, сердце милое! не тебе ли
Пропели ровные часы!
Не пред тобой ли охладели
Сказанья ровные росы!
Что жизни яростная пажить, –
Зов потревоженного дня:
Здесь легким роем звуков ляжет
Жатва немеркнущего огня.