Мой первый бой было против человеческой души. Импресарио арены считали, что было бы здорово выставить единственного живого парня в аду против одного из его мёртвых собратьев. Штука в том, что парень, против которого меня выставили, был из одного из самых нижних районов, того, что зарезервирован для убийц детей, так что я не думал о нём, как об одном из своих собратьев.
Я пробыл в аду достаточно долго, чтобы накопить толстую шкуру ярости. Тогда я всё ещё был цирковой достопримечательностью. Фрик, которого можно передавать друг другу, использовать и глазеть на него, как на заспиртованного уродца. И ясен хрен я был ещё весьма далёк от того, чтобы быть Сэндменом Слимом.
Я ринулся в бой со всеми зубами, когтями и праведной идиотской яростью. Тогда я первый раз пользовался наацем, и понятия не имел, что с ним делать. Не могу сказать, что мне было страшно идти против настоящего убийцы. Я был слишком безумен для этого, и когда думал об этом, больше всего меня поражало, куда завела меня моя жизнь. Нереальность ада стала ещё более нереальной. Вероятно, это меня и спасло.
Убийца Детей знал, как пользоваться клинками, а я нет. Он наградил меня моими первыми шрамами. Позже они изменили меня, сделали меня сильнее, и я стал своего рода живым бронежилетом. Но тем вечером на арене, порезы просто болели.
Я попытался использовать наац так, как я видел, как им пользовались адовцы, но в основном он у меня отскакивал от земли и бил по лицу, когда раскрывался в разных конфигурациях. Этот номер вызывал громкий смех.
Хотел бы я сказать, что прикончил Убийцу Детей блестящим движением нааца, но кровь и боль вытолкали меня из безумия на территорию Нормана Бейтса[239]. И чем безумнее я становился, тем больше неистовствовала толпа. Когда мне удалось сбить Убийцу Детей с ног, я забрался на него сверху, прижал руки и душил уёбка, пока его глаза не выпучились, как два бильярдных шара. Вам не доводилось видеть удивление, пока вы не видели мертвеца, понимающего, что он вот-вот снова умрёт. Позже один из моих охранников объяснил мне о Тартаре и дважды мёртвых.
Я никогда раньше никого не убивал и знал, что должен был переживать из-за этого, но я не переживал. Я испытывал прямо противоположное чувство. Эти умники обучали меня убивать, наращивая мою силу и превращая в чудовище, которым я всегда должен был быть. Позже, когда Азазель сделал меня своим наёмным убийцей, я благодарил каждого убитого мной адовца за их вклад в моё обучение. Выражение их лиц, когда я перерезал им глотки, никогда не надоедало.
Я рад, что Элис никогда не видела меня на арене. Надеюсь, Касабяну хватило мозгов не показывать Кэнди.
Чего никто из адовцев, за исключением, может быть, Люцифера, не понимал, так это то, что когда я выходил в зону смерти, я сражался не с противником. Я сражался со всем адом. Убивая зверя или душу, я убивал каждого злобного вонючего адовца на свете. Нувориши с трибун приходили ради драки. Я же там находился ради истребления, и каждый раз, когда убивал их, было ощущение рождественского утра. Вот чего я не хочу, чтобы Кэнди видела. Там в Лос-Анджелесе мы говорили о том, чтобы вместе быть монстрами, но это не то же самое. У меня нет никаких проблем с моей лос-анджелесской монстровой частью, но мне не хочется, чтобы она видела то чудовище, которое появляется, когда я настоящий Сэндмен Слим.
Я не хочу смотреть на Берита и других бойцов со свинцовыми ногами. Я знаю, как всё будет. Мне не хочется снова это видеть. Ангел хочет, чтобы я выкрикнул Бериту какую-нибудь стратегию или подбодрил его. Но для него уже слишком поздно. Он оседает в пыль и меньше чем через минуту исчезает. Толпа приветствует победителей, но ликование становится ещё сильнее, когда охранники уколами ножами в спину добавляют им энтузиазма. Адовский юмор не назовёшь утончённым.
Мне хочется выбраться отсюда, но я не хочу быть растоптанным сотней вооружённых адовцев. Я оглядываюсь в поисках хорошей тени. Здесь есть одна на земле в дальнем конце загона. Я подхожу, стараясь выглядеть так, будто меня сейчас стошнит. Когда я ступаю ногой в темноту, земля оказывается твёрдой. Банда набросила на это место антихуду покров. У меня не получится воспользоваться здесь какой-либо приличной магией. Каким будет план Б? Мой любимый выбор — спрятаться, но в этом обезьяннике все пытаются за кого-нибудь спрятаться. Это самая печальная кадриль, которую вы когда-либо здесь видели.
239