Со мной пробовали проделывать нечто подобное в Даунтауне. Какое-то время я так много сражался на арене, что мне дали жильё в подвале. Они считали это большим одолжением. На самом деле, это был ещё один загон, но у него были четыре стены и дверь, и он был в моём полном распоряжении. Я был так признателен, что сильнее обычного пинал и бил своих охранников, когда те пришли за мной. Стоило снести побои, чтобы они не узнали, что эта грязная комната делала меня счастливым.
Когда я был в аду, случилась забавная вещь. Каждый раз, когда меня избивали, поджаривали, закалывали или пронзали на арене, это лишь делало меня сильнее. Когда я обнаружил, что я нефилим, всё это обрело смысл. Но в то время я не знал, почему это происходит. Адские мастера боя и солдаты хотели знать, почему мне нечего сказать им полезного, и избивали меня ещё больше. Что лишь делало меня сильнее. Адовцы не всегда улавливают причину и следствие.
Затем они начали игры разума. Они подбросили мне в еду что-то вроде адского экстази и прислали проклятую душу хорошенькой убийцы играть роль наложницы. Мы какое-то время поработали друг над другом, а когда мне стало хорошо, и я расслабился, начались вопросы. Я даже не понял, что меня допрашивают, так приятно было поговорить с другим человеком. Но я всё равно не мог ответить на их вопросы, потому что у меня не было ответов. Они пробовали молодых женщин и старых, мальчиков и намазанных маслом качков. Они так и не получили никаких ответов, и к тому времени моё тело привыкло к наркотикам. Но я мог притворяться. Когда последняя дьявольская куколка не получила никаких ответов, толпа разочарованных охранников ворвалась в мою камеру и устроили хоки-поки[61] на моей голове. К тому моменту я уже несколько недель сидел в своём Фолсомском[62] особняке. На вторую ночь я нашёл слабый болт в железной двери. Я выкрутил его ногтями и зубами и с тех пор заострял о каменные стены.
Я проткнул им лодыжку одного из охранников и продолжил путь на север, сдирая его икроножную мышцу. Это застало врасплох остальных охранников, и они на секунду перестали пинать меня. Этого было как раз достаточно, чтобы я схватил одного из них и воткнул болт ему в бедро, вскрывая артерию, которая окрасила мои стены и оставшихся двоих охранников блестящей чёрной адской кровью. Всё выглядело так, будто мы наткнулись на нефть. Больше они не пробовали на мне принцип удовольствия, что было мило, но спустя пару дней я потерял свой отдельный номер и вернулся в барак к остальному скоту. Му-у, пидорасы.
— Итак, ты им его сделал?
Видок кивает.
— Да. В своё слабое оправдание я сделал его довольно плохо. После нескольких попыток, во время которых я произвёл лёгкие формы наркотика, а в одном случае чистый яд, я убедил маршала, что приобретённые им ингредиенты слишком плохого качества. Полагаю, он мне поверил, потому что я остался жив и на свободе.
— Тогда это хорошие новости, — говорит Кэнди.
Я смотрю на неё.
— Раз его так трудно сделать и так мало дилеров, это означает малое производство, верно?
— Или кучу паршивого качества, — добавляю я.
Видок качает головой.
— Нет. Если бы люди умирали от Акиры, повсюду пошли бы слухи. Кэнди права. Акира — это специализированный бизнес. Возможно, размером с одну или две лаборатории.
— Видишь, — говорит Кэнди, — я тоже хороший детектив.
— Как Филип Марлоу[63]. Это же у него были робо-очки в «Мальтийском соколе»?
Кэнди показывает мне язык. Его вид отвлекает сильнее, чем мне хотелось бы.
— Спасибо за беседу. Думаю, кое-что прояснилось. Теперь оба вылезайте. Я занимаюсь этим в одиночку.
Тишина. Затем заныл Видок.
— Полагаешь, это разумно? Ты сегодня не в лучшем расположении духа.
— Вот почему вы не идёте. Вызовите такси.
— Старк… — говорит Кэнди.
Я обрываю её.
— Я не шучу. Вы оба благоразумны, а мне не нужна благоразумность, когда я буду беседовать с дилером Акиры.
Никто из них не двигается. Кэнди сидит со мной спереди. Я перегибаюсь через неё и открываю дверь.
— Ступайте. Позже поговорим.
— Я позвоню через час, — говорит она. — Потерпишь, если тебе это не нравится.
Кэнди и Видок вылезают. Я оставляю их на обочине и направляюсь на 405.
Я уже представляю себе Кэролин как одну из тех соблазнительных проклятых душ, которые околачивались в моей комнате под ареной. Давали мне наркотики. Пытались меня разговорить. Обращались со мной, как с мягкотелым дурачком, которым я тогда и был. Теперь я не мягкотелый, и ещё менее великодушный. Не знаю, красная или чёрная кровь у Кэролин, но если всё пойдёт как надо, то запросто смогу узнать.
63