Словно роковая женщина с автострады Говарда Хоукса[137], Мустанг Салли перекидывает маленькую сумочку через плечо, садится в машину, заводит двигатель и уезжает. Когда проносится мимо, она посылает мне воздушный поцелуй.
Я пересекаю город и бросаю «Бонневиль» в зоне запрета парковки перед Брэдбери-билдинг, этим старым зиккуратом в стиле арт-деко, и одним из немногих по-настоящему красивых строений Лос-Анджелеса. Здесь на экскурсии группа школьников, и я даю им пройти, прежде чем шагнуть в тень. Я почти уверен, что парочка детей меня видела. Это хорошо. Детям нужно время от времени взрывать мозги. Это избавит их от мыслей, что управление «Макдональдсом» — самое большее, на что они могут надеяться.
Я не направляюсь прямо в пещеру мистера Мунинна. Прислоняюсь к стене в Комнате Тринадцати Дверей. Это тихий спокойный центр Вселенной. Даже Бог не может прислать мне сюда сообщение. Здесь я один и пуленепробиваем.
У меня был туз в рукаве с тех пор, как начался весь этот цирк с Мейсоном, Аэлитой и маршалом Уэллсом. Рубильник. Митра. Первый огонь во Вселенной, и последний. Пламя, что спалит дотла эту Вселенную, чтобы расчистить путь для следующей. Я рассказал об этом Аэлите, но она мне не поверила. Она не могла. Я Мерзость, и мне никогда не справиться с таким чистокровным ангелом, как она. И какая мне польза от этого Митры? Угроза действует, только если в неё верят, и я оказываюсь в одиночестве в этой эхокамере вечности, не зная, что делать. Я могу поддержать идею Мустанга Салли о красоте-во-тьме. Это половина причины, по которой мы с Кэнди обхаживали друг друга все эти месяцы. Мы шанс друг для друга обрести немного чёрного покоя в глубокой тьме.
Подумывать о том, чтобы спалить Вселенную, было намного забавнее, когда Элис была где-то в безопасности. Какая-то оптимистичная ничтожная часть меня воображала, что Небеса выстоят, даже если остальная Вселенная обратится в пепел. Но теперь Элис в Даунтауне, и я знаю, что она была права, и мне нужно отпустить её, но я не могу позволить ей умереть в гадюшнике сумасшедшего дома Мейсона, а это то, что случится, если я дёрну рубильник.
Я хватаю с пола тяжёлый стеклянный графин и выхожу в подземную кладовую Мунинна.
— Мистер Мунинн. Это Старк, — кричу я.
Он высовывает голову из-за ряда полок, заставленных тибетскими чашами из черепов и украшенных серебром ритуальными трубами из человеческих бедренных костей. Подходя, он вытирает лоб чёрным шёлковым носовым платком.
— Просто провожу небольшую инвентаризацию. Иногда мне кажется, что следует нанять парня, вроде тебя, чтобы внести всё это в компьютер, но потом я задумываюсь, что к тому моменту, когда он закончит, компьютеры устареют, и мне придётся делывать всё это заново с мозгами в банках или гениальной золотой рыбкой, или какие там ещё чудеса в следующий раз придумают учёные. — Он вздыхает. — Полагаю, в подобном месте старые способы работают лучше всего. Кроме того, я знаю, что хотя для других это выглядит как бардак, мне известно, где находится каждый предмет. Я использую инвентаризацию лишь как предлог, чтобы перебрать безделушки, которые не брал в руки сотню-другую лет. — Он видит стеклянный сосуд у меня в руке. — Боже мой. Ты принёс его обратно. Давай сядем и выпьем.
Письменный стол Мунинна представляет собой рабочий стол, заваленный всяким хламом, вызвавшим бы железобетонный стояк у сотрудников Смитсоновского института[138]. Ранний черновик Великой хартии вольностей, включавший в себя предоставление свободы призракам. Маленькие парящие и свистящие безделушки размером со спичечный коробок из Розуэлла[139]. Счастливые трусики Клеопатры. Насколько мне известно, у него есть фиговые листочки Адама и Евы, вложенные в их выпускной альбом.
Я ставлю графин на стол между нами. Если хорошенько вглядеться в стекло, то можно увидеть мерцающую спичечную головку огонька. Выглядит не особо впечатляюще, впрочем, как и несколько микрограммов плутония, достаточных для того, чтобы вы были столь же мертвы, как восьмидорожечная лента[140], и с гораздо большим числом открытых язв.
— Ты передумал, не так ли? Ты не собираешься сжечь нас всех как римские свечи Четвёртого Июля[141]?
— Когда ты так говоришь, это звучит забавно. Может я и делаю ошибку, отдавая его, но я больше не считаю его своим.
Я поднимаю графин и смотрю внутрь. Митра всё это время был у меня, но я практически никогда не смотрел на него. Он прекрасен.
— Я не хочу, чтобы это находилось в Комнате на случай, если Мейсону удастся сделать ключ, и он сможет попасть туда.
138
139