— Если ты не против, я бы предпочёл остаться. Похоже, это может быть довольно интересно.
— Ладно. Ситуация такова. Нам нужно идти в Элефсис, а затем проделать весь путь до психушки и назад. Я ношу чары, чтобы не вещать на весь мир, что я жив, но у меня идёт кровь, так что мне нужно больше. А если Маммона подал сигнал банде, возможно, он сообщил им, что я тот, кто его похитил. Я не могу выглядеть как я. Улавливаешь мою мысль?
Келли одаривает меня широкой волчьей улыбкой.
— Если ты собираешься сделать то, о чём я думаю, я бы ни за что на свете не пропустил это.
— Ладно, но, если тебя стошнит, не делай это на меня.
— Запомню это, сэр.
— И не называй меня «сэр».
— Да. Прошу прощения.
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить подобранные по пути какие-нибудь связывающие заклинания, что-нибудь, способное удержать Маммону чуть дольше здесь с нами, прежде чем он сдохнет. Моя голова всё ещё слегка затуманена после аварии, но я нахожу небольшое худу, которое должно помочь, если я буду работать быстро. Я никогда не пробовал его, но пару раз видел, как это делали старые жрецы джу-джу, с которыми познакомился через каких-то бродяг Дхармы[214] в новоорлеанском клане Саб Роза.
Прежде чем приступить к работе, я стараюсь вспомнить в уме слова и ритмы старых хунганов[215]. Настоящее заклинание — это сложная комбинация йорубского[216] и луизианского креольского, и множество слов я позабыл, так что мне приходится много импровизировать в жанре бибопа[217], но пиздаболить на лету худу — моя специальность. Напевая, я потираю виски, и когда слова начинают течь достаточно быстро, и момент кажется подходящим, я берусь за своё лицо чуть ниже линии скальпа и тяну. Кожа сходит, словно я чищу банан. В паре мест она прилипла, и мне приходится отрезать её ножом, но это ерунда. Я кладу своё лицо кровавой стороной вверх на ткань, которую отрезал от костюма Маммоны.
Я слышу, как Келли ахает. Не от ужаса, а в каком-то восхищении и благоговении. Наверное, он никогда не видел высококачественную мерлинскую хрень. Должно быть, это чертовски хорошее знакомство с магией.
Я снова проделываю весь ритуал. Когда я отделяю лицо Маммоны, то накрываю им то ободранное окровавленное место, где раньше было моё лицо. Новая плоть пылает, когда прикрепляется. Я закрываю глаза и дышу, превозмогая боль. У меня кружится голова, и я припадаю на локоть. Я чувствую, как Келли хватает меня, чтобы я не упал. Голова наконец прекратила кружиться. Я касаюсь нового лица. Боли совсем нет. Кожа Маммоны ощущается так, словно была тут всегда. Открываю рот. Шевелю губами в издевательской улыбке и хмурюсь. Смотрю на Келли.
— Что думаешь? Не слишком похож на Маммону? Это его кожа, но мои кости и мышцы, так что мы не должны быть близнецами.
Келли качает головой.
— Ты совсем на него не похож. — Он глядит на меня с какой-то блаженной улыбкой, приклеенной к его лицу, словно Святой Пётр только что выдал ему приглашение на рождественскую афтерпати[218] на Небесах. — Если это не слишком прямолинейно, я бы хотел сказал, что Вы, возможно, только что стали моим личным героем, мистер Старк.
— Ладно.
Он смотрит вверх на закрывающие небо клубящиеся чёрные облака.
— Когда-то я считал себя повелителем плоти. Но теперь понимаю, что вы превзошли меня во всех отношениях.
Пока моё новое лицо обживается, я заворачиваю своё настоящее лицо в маммонову ткань, аккуратно кладу его в кожаную сумку, и перекидываю её через плечо.
— Это очень мило с твоей стороны, Келли, но что за херь ты несёшь?
Он встаёт. Смотрит на меня, затем на Маммону. Адовец, наконец, умирает, и его тело исчезает.
— Я предпочитаю Джек, если не возражаете. Так люди звали меня в старые, более весёлые времена, когда я был ещё жив. Джек-Потрошитель.
Должно быть, некоторые сумасшедшие остаются сумасшедшими даже после смерти. За те одиннадцать лет, что провёл в Даунтауне, я встречал дюжины Иуд Искариотов, Гитлеров и Джеков-Потрошителей, но всегда по одному за раз. Мне всегда было интересно, они держатся подальше друг от друга из профессиональной этики? Есть одна вещь, которая заставляет меня думать, что Келли может быть настоящим. Мейсон выбрал его. Выбрать простого головореза из глухого переулка с манией величия — такую ошибку Мейсон бы не совершил.
Джек ведёт нас с насыпи вниз в густой лес, который тянется вдоль автострады. Деревья стоят под безумными, невозможными углами. Как будто мы идём сквозь застывшие фотографии леса в процессе падения.
214
217