Любит птица-ястреб сесть на крутосклон.
Так как он коня в изгнаньи был лишен,
Пешим Караджан пойти был принужден,
То, чего не ведал, то изведал он.
Много мук в дороге терпит пешеход,
Много терпит он в большом пути невзгод.
Что его теперь в стране калмыцкой ждет?
По родной стране тоска его гнетет,
Только беглецу туда запретен вход.
Попадется шаху — шкуру шах сдерет:
Но уж, если друг на выручку зовет,
За него положит Караджан живот!
Может быть, уже и друг тот не живет?..
Все же Караджан-батыр идет вперед.
Через много гор свершая переход,
Через степи он, через леса идет,
Мимо вод речных, мимо озерных вод, —
Наконец, пред ним гора Мурад встает,
Наконец, пред ним калмыцкая страна!
Воздухом родных степей он задышал,
Задышал-заплакал, — горе заглушал.
Тут в зиндане шахском друг его лежал!
Где он, тот зиндан, Караджанбек не знал.
Алпамыш писал, да он не прочитал, —
Грамоты узбекской человек не знал!
Думая: «В столице, верно, тот зиндан», —
В шахскую столицу входит Караджан.
Не один зиндан имеет Тайча-хан,—
Друга своего как он найдет зиндан?
Подвязал потуже Караджан кушак,
Нахлобучил он поглубже свой тельпак,
Ходит он в своем народе, как чужак,
А спросить людей — опасно как-никак:
Спросит — заподозрят, — и пропал бедняк!..
С улицы на улицу бродит Караджан по столице шаха Тайчи, бродит, думает, как разыскать Алпамыша. Видит он на одной улице — трое-четверо ребят, в бабки играя, накинулись все на одного, — стали у него бабки отнимать, отняли, а тот и говорит:
— Э, — говорит, — плохо, когда человек один, — всегда его все обижают: и побили меня, и бабки мои отняли! Вот так же и хану Конграта, Алпамышу, худо одному пришлось: сколько лет в зиндане сидит! Был бы у него брат родной или друг верный, головы бы своей не пожалел, а приехал бы — выручил бы его…
Караджан, слова мальчика услыхав, бабки у ребят отобрал, отдал их обиженному — и спрашивает у него:
— Ты, сынок, про Алпамыша сказал, а не скажешь ли, в каком зиндане сидит он?
Отвечает ему мальчик:
— Не могу я этого сказать. Разве ты приказа шаха нашего не знаешь: кто скажет что-нибудь про зиндан Алпамыша, голову тому отрубят, а скот его отберут.
— Э, — говорит Караджан, — я тебе удружил, и ты мне удружи, — тихонько мне скажи, чтоб никто не слышал.
— Тихонько можно, — мальчик отвечает. — Пойдешь отсюда вот так, в Чилбирскую степь, гору увидишь — Мурад-Тюбе называется. К этой горе приблизясь, увидишь холм большой, на холм поднимешься, — под холмом тот зиндан и есть. Только никому не говори, что от меня узнал…
Караджану только того и надо было. Покинул он столицу калмыцкую и отправился в Чилбир-чоль. Дошел он до того холма, — действительно — зиндан под холмом оказался, — не зиндан, а пропасть бездонная! Сколько ни всматривался Караджан, ничего рассмотреть не мог в зиндане, — так он глубок был. Алпамыш взглянул вверх, увидел человека над зинданом. Караджан-батыр, девяностобатманный панцырь носивший, с ворону Алпамышу показался. Как узнаешь, кто там над зинданом находится! Решил так Алпамыш:
«Это, наверно, какой-нибудь зинданчи, соглядатай шаха. Может быть, за головой моей пришел»… Но, чтобы не подумал вражий слуга, что духом пал конгратский пленник, встал Алпамыш во весь рост — и так вверх закричал:
— Обо мне пришел справляться, зинданчи?
Иль привет принес от шаха, от Тайчи?
Шаху своему ты можешь доложить:
«Алпамыш намерен очень долго жить!»
Шаху своему скажи, не умолчи:
Витязь Алпамыш самой судьбой избран!
За отвагу брошен он тобой в зиндан.
Если из зиндана выйдет Алпамыш,
Ты, Тайча, башки своей не сохранишь!
Витязя такого в яме ты гноишь!
Ты нам показал калмыцкие дела, —
Доброта твоя ловушкой нам была.
Знай, что твой дворец разрушу я дотла!
Сколько бы в неволе ни держал ты льва,
Ярость львиная останется жива!
Вот тебе, наушник, все мои слова!
Услыхал это Караджан, сердцем расстроился и горькими слезами заплакал: «Друг мой, оказывается, и в зиндане храбрецом остался, — духом не падает!» — Так он подумал и, весть о себе подавая, говорит:
— Скорбному немил белый свет!
Знай, что здесь наушников нет:
Преданный пришел к тебе друг,
Тот, кто честь поставив на круг,[34]
Стал тебе из недругов — друг,
Много оказавши услуг.
Долго говорить недосуг, —
Я тебе напомнить могу,
Шел я за тебя на байгу.
Так тебе сказав, не солгу:
Я перед тобой не в долгу, —
Знай, что я — батыр Караджан!
Гусь, что прилетел в Байсунстан,
Нам принес посланье твое:
«Жив, но заточен, мол, в зиндан…»
Ведь сбылось желанье твое,—
Пред тобой батыр Караджан!
Весточку твою получив,
Пламя своих мук утишив,
Думая: «Покуда он жив,
Я, кто им на выручку зван,
Неужели, руки сложив,
Дружбы осквернив талисман,
Друга веры в друге лишив,
Не рассею страха туман,
Хоть и пеший — в эту страну
Не пойду, батыр Караджан,
Не найду тот самый зиндан,
Где сидит мой друг Хакимхан!»
Я к тебе пришел, Алпамыш,
Я, твой побратим Караджан!..
Думая, что я — зинданчи,
Соглядатай шаха Тайчи,
Друга повергаешь ты в стыд.
Бог тебе обиду простит, —
Знай, что это — алп-Караджан
Над твоим зинданом стоит!
Мною припасенный аркан
Я тебе бросаю в зиндан, —
Обмотай арканом свой стан,
Крепче завязать не забудь,
Покидай проклятый зиндан, —
Вытащу тебя как-нибудь!
От тебя куда мне свернуть?
Вместе мы отправимся в путь, —
Бог даст — невредимы придем,
В твой Конграт любимый придем,
Дружно мы опять заживем…
Ждет тебя родная страна, —
Знай, что бесхозяйна она,
Что Ултаном угнетена.
Пламенем тоски сожжена,
Ждет тебя в Конграте жена,
Верная твоя Барчин-ай…
Калдыргач, сестра твоя, знай,
Много унижений терпя,
По тебе страдая, скорбя,
Чахнет, захворав без тебя…
Сын твой, сиротою растя,
О тебе мечтает, грустя, —
Радости не знает дитя…
Там тебя родители ждут,
Сверстники-приятели ждут,
Все тебя в объятия ждут…
Истинную правду услышь, —
Мужественным будь, Алпамыш:
Много там врагов развелось,
Власть им захватить удалось, —
Всех поработить удалось!
Возвратись в Конграт свой родной,
Встреченный счастливой родней,
Ласковой утешен женой,
Славой свое имя покрой,
Вражеские козни расстрой,
Родину ты благоустрой.
Ну-ка, в путь счастливый со мной!
вернуться
Тот, кто честь поставил на круг… — то есть как ставку в игре.