Но Агассис был уверен в собственной правоте и продолжал упорно отстаивать выдвинутую теорию: для своих исследованиий на леднике Унтераар в Бернском Оберланде он выстроил крошечную хижину, которую окрестил «Отель де Невшателуа» (в честь родного города). На полу хижины лежали плоские каменные плиты, вход закрывала занавеска, а кухней служили высеченные во льду ниши. Из этого великолепно расположенного логова Агассис мог вблизи изучать протекающие на леднике процессы. В какой-то момент он оказался непосредственным свидетелем образования расщелины на леднике. «Я услышал... звук, подобный дружному ружейному залпу... ледник буквально содрогнулся... у меня между ногами возникла трещина и быстро побежала по прямой через ледник», — записал он позже. В конце концов собранные данные Агассис опубликовал в книге, озаглавленной «Опыты о ледниках» (1841), которая, по слухам, была написана за одну ночь. На следующий год ученый побывал в Великобритании, где выступал с лекциями, предложив для обсуждения свою теорию ледниковых периодов и поразив скептически настроенную аудиторию заявлением, что всего четырнадцать тысяч лет назад огромные площади Европы покрывал лед.
Относительно ледниковых периодов Агассис был прав, но в вопросе о движении ледников ошибался. Ученый полагал, что источником движения ледников является процесс расширения, когда замерзающая вода заполняет трещины и тем самым как-то толкает всю структуру. Тем не менее ледники в действительности движутся на тонкой пленке талой воды, образующейся благодаря трению между скальной породой и движущимся льдом, которое согревает породу и плавит лед, образуя смазку. Кроме того, и даже в большей степени, течет сам лед; благодаря свойству пластичности лед способен сжиматься и растягиваться, так что расщелины могут закрываться и целиком поглощать любые упавшие в них обломки породы. Эти представления были развиты в 1840-х годах еще одним эксцентричным гляциологом, угрюмым шотландцем Джеймсом Форбсом, который считал ледники имеющими едва ли не духовную сущность. Проводя свои исследования, Форбс исходил сотни миль по Французским Альпам, погрузившись в отшельническое общение с природой и сторонясь всякого замеченного им туриста. В книге «Путешествия по Савойским Альпам» Форбс писал: «Ледник — это отражение потока времени, бесконечный свиток, на чьей безупречной основе запечатлена последовательность событий, даты которых далеко выходят за пределы памяти человечества». Форбс, венцом карьеры которого стал пост ректора университета Святого Андрея в Шотландии, оказал огромное влияние на Джона Тиндалла, инженера, работавшего на строительстве железных дорог и позже ставшего естествоиспытателем, который в 1860 году написал одну из классических работ по гляциологии — «Ледники Альп».
К концу XIX века знания о ледниках накапливались, понимать их стали лучше, чему немало способствовали такие исследователи, как Агассис, Тиндалл и Форбс. Но по-прежнему в исследованиях оставались определенные «серые зоны». В Люцерне, в Ледниковом саду, экспонируется сложная машина, так называемая «Ледниковая мельница». Она была создана в 1896 году с целью продемонстрировать, как происходит образование рытвин под ледником; вода каскадами стекает по поверхности скалы и переворачивает огромный камень, чье постоянное движение, как предполагалось, прокладывает в почве борозду. Хотя модель до сих пор работает, сама теория устарела. В действительности котловины образуются не одним большим валуном, а тысячами мелких камешков, которые без конца перемешиваются в теснинах подо льдом. Глубокое впечатление производит котловина в Ледниковом саду — она находится в нескольких шагах от машины, имеет девять метров в глубину и образована водой, двигавшейся со скоростью более двухсот километров в час под ледником Ройсс, который покрывал этот район в прошлый ледниковый период.
Хотя создатели Ледяной мельницы исходили из неверной теории формирования котловин, к концу XIX века другие явления, связанные с ледниками, уже понимали верно. Считалось, что эти тяжелые громоздкие массы льда настолько мощны, что за несколько последовательных ледниковых периодов они прорезали глубокие долины, такие как красивейшая долина Лаутербруннен в центральной Швейцарии, где семьдесят два водопада низвергаются с высоты тысячи метров по крутым вертикальным склонам на дно цветущей холмистой долины. Среди других так называемых U-образных долин — долина Роны, по обширному плоскому дну которой разбросаны городки наподобие Мартиньи и Сьона, а по крутым склонам извиваются дороги, ведущие к горнолыжным курортам, таким как Кран-Монтана. Скальные обнажения на дне долин, к примеру возле Сьона, превратились в опорные пункты обороны с замками, а по центру долины катит свои серо-зеленые воды Рона, вытекая из того, что в настоящее время осталось от ледника, находящегося милями выше в долине у Глетча (1759 м). (Ронский ледник, как и остальные, сократился с окончанием последнего ледникового периода, и его фронт таяния отступил из долины, которую он для себя пробороздил; вдобавок в последние десятилетия площади большинства альпийских ледников еще больше уменьшились, поскольку из-за глобального потепления повысилась среднемировая температура.) В самых высоких районах гор движущийся лед срезал горы под различными углами, сформировав удивительные пики в виде пирамид, такие как Маттерхорн (4478 м), чей характерный профиль высится над курортным Церматтом. Этот монарх «слишком выделяется своим оригинальным видом и необыкновенной крутизной. Подобно колоссальному клину врезается он в небо... — так писал Марк Твен о знаменитом пике. — А Маттерхорн один возвышается среди них черный, голый, неприветливый, только слегка припущенный снегом, белеющим на нем пятнами в некоторых местах. Его склоны слишком круты, так что снег не может зацепиться за них. Его странная форма, одинокое величие и выделяющая его обособленность делают его как бы Наполеоном горного мира. “Великий, мрачный, одинокий” — вот эпитеты, подходящие к нему так же, как и к знаменитому полководцу».