— Сколько? — орала в телефон Вера. — Да за такие деньги можно землю поднять… ну вот, это другой разговор, записывайте адрес: село Крувазье, улица имени Космонавта Павлова, дом Кати, да ежкин кот, да откуда я знаю номер, он один здесь такой, убитый весь…Матфеевна! — окликнула Вера старушку, которая ошивалась рядом с Пронькиным, — какой у Кати дом?
— Ну, если у меня шестой, а еёшнй третий по счету… значит, наверное, второй, — не выпуская папироски, ответила та.
— Ты можешь толком сказать? — разозлилась Вера на старушку.
— Кажи: дом два…
— Тебе скорую вызвать? — присела рядом с Пронькиным Вера.
— Не н-н-надо…
Честно говоря, Пронькину легче было умереть. Он чувствовал себя убитым, смятым, растерзанным по многим причинам: угробил машину, товар, доверие. Блин, как он сейчас будет выкручиваться. Да не, лучше сдохнуть, думал он и продолжал расчесывать волосы, словно собирался лечь в гроб красивым и ухоженным.
— Попробуй только сдохнуть, — пригрозила ему пальцем Вера, — Я тебя из-под земли достану. Кто мне будет возмещать убытки?
Пронькин верил и знал, что она действительно не даст уйти спокойно.
— Лучше принеси веревку, — попросил он и протер расческу о штаны. — Ох, мамочка, влетел по полной.
Он видел, как через обвалившийся забор осторожно переступала женщина, боясь напороться на ржавый гвоздь, острие гнилухи. Следом шел Вениамин Петрович (Андро), доски под ним превращались в труху, словно по ним проехался бульдозер. Женщина, преодолев препятствие, уже было прошла мимо, но вдруг остановилась, словно получила укол сострадания, склонилась к Пронькину. Кажется, он её узнал — Ленкина учителка, видел однажды на школьном собрании.
Учителка смотрела на него пожирающим взглядом, как змея на мышь. Исходящая от неё жуть пронзала насквозь, словно выворачивала внутренности.
— Чего это? — испугался Пронькин, елозя задом, отодвинулся. — Решила добить окончательно?
— У меня есть снадобье, — сказала она и показала небольшую бутылочку. — Враз вылечит.
Пронькин кивнул. «Враз» его очень устраивало.
— Не обманешь?
— Я — нет, — задумчиво ответила женщина. — Но у тебя может быть внутренняя непреодолимость.
— Че-е-го? Какая непреодолимость? Запор, что ли?
— И он тоже, — вздохнула женщина и налила в пробку снадобья. — Рискнешь? Учти, ты первый.
— А, была не была, — тревожно буркнул он и, перекрестившись, быстро выпил.
Катерина боялась думать о будущем. Её охватило отчаяние, когда прошло несколько минут, а она так и не заметила никаких изменений в Пронькине. Так же сидел, прислонившись спиной к машине, а вокруг кучковался народ, который расходился от дома Сидоровых по своим дворам.
В какой-то момент Пронькин неодобрительно улыбнулся и насмешливо высказался:
— Не смотри так, будто у меня от твоего снадобья рога повылазили. — И вдруг принялся шептать несуразицу. — Ёйны…! Амальгама присуха!.. Потрох всевышнего!.. Бабья сиська!..
Вдруг он встал на колени и отчаянно залаял. Предметом его ненависти стал собственный автомобиль. Он наскакивал на него рывками, словно кто-то держал его за поводок. Сбиваясь с шага, он на четвереньках кружил рядом, бросался вперед, вытянув руки, царапал краску.
— До смерти изведу нечистую силу, — по-щенячьи лаял он на машину. — Самая глупая в мире газель. Вставай! Поскакали! Разлеглась здесь, как дома.
Народ вокруг смеялся, думая, что Пронькин дурачится.
Одна лишь Катерина была внимательна и задумчива. Она видела, что рана на его голове пропала, волосы вдруг стали блестящими, золотистыми, как копна соломы. Пронькин стремительно выздоравливал, кожа, на зависть любой моднице, становилась прозрачной, мраморной.
Кажется, Вера тоже поняла, что у Кати с Андро все получилось. Даже не сдержалась от слез.
Вера привыкла в жизни всего добиваться своими силами. В противоположность праздным и удачливым, она никогда не предавалась мечтам и практически всё тащила на своих женских плечах. Грязное отметала, принимала только чистое и законопослушное. Знала всему цену и дорожила достигнутым. Это было крайне тяжело и сложно, настолько, что по ночам выла, а днем прятала опухшие глаза под солнцезащитными очками. И даже Верина железобетонная вера в успех буксовала при виде отчаянных попыток подруги найти снадобье для Романа.
Веру патологическая любовь Кати больше пугала, чем позволяла поверить в успех. Но Катя, как хорошая ученица, продиралась сквозь гранит науки, двигалась грозно и настойчиво, неся в душе образ любимого — его незаметные движения, голос, серые глаза, черный цвет волос — он был её богом, а она его богиней, которой удалось невозможное.