– Ты понимаешь, что это значит? Ты не выйдешь на улицу до тех пор, пока мы не вернемся домой. Не будешь говорить по телефону, никого не пригласишь в гости.
– Да, я все понимаю.
Пока мать выезжала из гаража, я думала о Тесс. По крайней мере, где-то там, в будущем, был человек, который понимал, какая дерьмовая обстановка у меня в семье. Пусть даже на самом деле это была Лиззи или какая-то ее версия. Я до сих пор не совсем разобралась, как все это работает. Мне было страшно думать о какой-то другой линии времени моей жизни. Со слов Тесс получалось, что я продолжила дружить с Лиззи и убивать людей. И, наверное, этого хватило, чтобы у меня возникло желание свести счеты с жизнью. И все-таки я гадала, чем еще я отличалась от той, другой, Бет, о чем Тесс не знала. Например, возможно, где-то на пути ждал новый жуткий кошмар, еще один побочный эффект, порожденный нашей дружбой. Быть может, прыжок с моста явился эмоциональным рефлексом, таким же, как слезы, неконтролируемой реакцией, охватившей мое тело. Или же я планировала это на протяжении нескольких недель.
Вероятно, мне было не суждено это узнать. Я не знала, какие именно перемены произошли, но эта версия меня умирать не хотела. А хотела я как можно скорее покинуть отцовский дом и больше никогда сюда не возвращаться. В понедельник мне предстоял переезд в общежитие Дикстра-Холла. То есть пять дней ограничений, и меня здесь не будет.
Эти мысли поддерживали меня несколько часов спустя, когда настала пора ужина и все было готово для «разговора». Отец всегда начинал с того, что они с матерью видят некий рисунок в моем поведении, говорящий о том, что в основе своей я ужасный человек. Мое непослушание являлось симптомом всех моих недостатков. Я была скрытной, ленивой, лживой и, несмотря на свой юный возраст, уже начала скатываться.
Во время всех таких нравоучений я держалась, сосредоточенно уставившись в угол обеденного зала. Эта точка находилась у отца над головой, поэтому со стороны казалось, будто я внимательно его слушаю, однако на самом деле я размышляла о содержании кальция в белой извести, о цементной штукатурке под ней, о целлюлозе и минералах, составляющих скелет дома. Когда это надоедало, я вспоминала, как впервые увидела «Черную Образину» на сцене, как впервые услышала «ВСТАВАЙ, ВСТАВАЙ!» в исполнении Великолепной Гарсии. Я размышляла о рисунке на обложке альбома «Наше время украли», с изогнутой каменной стеной Машины, стоявшей нетронутой миллионы лет назад, задолго до того, как человечество научилось вмешиваться в свою историю. Если мне удавалось полностью сосредоточиться, отцовское лицо исчезало, как и его голос. Оставались только я, молекулярная структура нашего дома и песни о том, как разбить вдребезги хронопатриархат.
– Мы настроены серьезно, Бет. Если ты не возьмешься за ум, все будет кончено. Ты можешь распрощаться с общежитием. Мы не станем за него платить. Ты останешься жить здесь и будешь ездить на занятия вместе с отцом. А если ты это не потянешь, мы перестанем платить и за обучение. – Мать скрестила руки на груди.
Я подумала про свой крошечный счет в банке, подпитываемый деньгами на карманные расходы, которые мне выдавали каждую неделю, и летними подработками. Если родители отрежут мне финансирование, сама платить за место в общежитии я не смогу. Я в ужасе уставилась на мать, не в силах вымолвить ни слова. Надежда поступить в университет и уехать от родителей была тем единственным, что позволяло мне сохранять рассудок. Что, если я буду вынуждена остаться здесь, без спасительной лазейки?
– Ты должна заслужить право учиться в университете, Бет, – медленно, раздельно произнес отец. – Ты должна доказать нам, что у тебя есть желание учиться. Раз ты нарушаешь правила, очевидно, ты еще не готова к такому уровню ответственности.
Я больше не могла отключиться от этого разговора. Если я не сделаю то, что говорят родители, моя жизнь будет кончена. Меня охватила такая паника, что я никак не могла взять в толк, чем же именно мне угрожают. Родители уже приняли решение прекратить мое финансирование? Они сейчас говорят, что я вообще не буду учиться в университете или только что не смогу жить в общежитии? У меня разом отняли все, на что я опиралась.
– Я все понимаю, – натянув лицо примерной дочери, истово закивала я.