– Мне хотелось бы тебе верить, однако ты уже столько раз подводила нас. – В отцовском голосе прозвучала грусть. – Ну как мы можем верить тебе после того, что ты сделала?
Вот в чем заключалась проблема настроиться на то, что говорили родители во время подобных нравоучений. В определенный момент становилось невозможно понять, чем именно они расстроены. Очевидно, родители не «грохнули» бы мое высшее образование только за то, что я ходила в доме без обуви. Но до сих пор я еще никогда не уходила из дома без разрешения, поэтому сейчас не понимала этого «уже столько раз». Тесс назвала моего отца психически больным, однако трудно было поверить в это, когда он сидел передо мной, а мать во всем с ним соглашалась. Они оба говорили так убедительно. Я порылась в памяти, ища другие преступления, возможно, совершенные мною, проступки настолько вопиющие, что заслуженным наказанием за них было лишение возможности учиться в университете. А что, если родители прознали про все те концерты, на которые мы с Лиззи тайком ходили на протяжении последнего года? Прознали про аборт? Или я совершила что-то такое, о чем не помню?
У меня по щекам потекли слезы, и я ничего не могла с этим поделать. Я чувствовала, что, если попытаюсь заговорить, голос у меня будет так дрожать, что это станет дополнительным унижением. Поэтому я молча сидела и слушала, как отец подробно объясняет, что я ничто и абсолютно ничего не заслуживаю. Если бы я не слушала, если бы скрылась в зияющем отверстии древней Машины, я навлекла бы на себя дальнейшие наказания. Мне не оставалось ничего другого, кроме как впитывать в себя родительские нотации. Каждое слово.
В кино отъезд в университет изображают слезным расставанием, когда родители суют своим детям пакеты с выпечкой и говорят что-нибудь вроде «Не забывай писать!». По дороге от Ирвина до Лос-Анджелеса мои родители не промолвили ни слова. Мать составила своим аккуратным почерком список, перечислив все наши новые правила и соглашения. Мне нужно будет каждый вечер звонить из телефона-автомата в общежитии домой, подтверждая, что я на месте. Мне нужно будет отправлять родителям ксерокопии своих конспектов, чтобы они могли отслеживать, как я занимаюсь. Я должна буду учиться только на «отлично». Перед тем как выйти из машины, я должна была подписать соглашение. Эту мысль мать почерпнула из какой-то книги о том, как вести себя с «проблемными» учениками.
Отец помог мне отнести вещи в комнату в общежитии, где мне предстояло жить вместе с еще одной девушкой. Когда мы вошли, моя новая соседка стояла посреди комнаты, разглядывая двухъярусную кровать.
Ее лицо тотчас же расплылось в широкой улыбке.
– Привет, соседка! Меня зовут Роза Санчес, я из Салинаса. Для тебя есть разница, верхняя или нижняя? Потому что мне все равно. – Ее черные волосы были острижены в клин, ниспадающий на выбритый затылок. Мне она сразу понравилась.
– Привет! Я Бет Коэн. Из Ирвина. Я бы хотела сверху.
– Лады! А это, должно быть, твой отец?
Отец осторожно опустил вещи на пол.
– Нет.
Роза смущенно посмотрела на меня.
– Ну, все равно, рада с вами познакомиться!
Он не обращал на нее никакого внимания.
– Бет, помни наше соглашение.
– Хорошо.
Не попрощавшись, отец развернулся и вышел. Я выглянула в грязное окно, стараясь разглядеть, как уезжают родители. Но увидела лишь внутренний двор, окруженный корпусами других общежитий.
– Это был твой дядя или кто? – Усевшись на нижней койке, Роза принялась разбирать вещи и доставать книги.
– Это мой отец. Просто ему почему-то не нравится в этом признаваться.
– Странные они, родители.
– Это точно! – Я рассмеялась, радуясь такому простому способу представить состоявшийся разговор прикольным моментом из подросткового комедийного сериала. – Очень странные. Никогда не знаешь, чего от них ожидать.
Мы с Розой и еще с десяток студенток с нашего этажа также вместе ходили на занятия по химии. Все говорили, что в Калифорнийском университете на первом курсе химия – самый жуткий предмет, что в нем намешано невероятно много чего и что только единицы сдают его на оценку выше «С+». И задавать вопросы преподавателям было практически невозможно, потому что первокурсников обучали потоками по несколько сот человек. Казалось, делалось абсолютно все для того, чтобы отбить у большинства студентов интерес к предмету.
Но по крайней мере, это упростило задачу избегать Лиззи. Как-то раз я увидела ее в другом конце лекционного зала, но она была полностью поглощена конспектированием. Обычно я садилась рядом с Розой и другими девушками из нашего корпуса. Поскольку в лекционный зал набивалось столько народа, проще было учиться и общаться группами. Дни для меня стали расплываться в однообразную рутину. Каждый вечер я выходила из читального зала библиотеки, оставив учебники на попечение Розы, и звонила родителям из телефона-автомата в коридоре. В зависимости от настроения отца я оказывалась на пути или к научной славе, или к бездонной пропасти. Я старалась сохранять свой тон ровным и дружелюбным, повинуясь всем правилам. У меня из мыслей не выходили жуткие картины того, что станется со мной, если родители прекратят оплачивать мое проживание в общежитии. Однажды я обнаружу, что все мои вещи выбросили в коридор, а на верхней койке уже другая студентка.