В рукописях древних набатейцев описывалось, как первые жители рыли кельи в каменных стенах, окружающих их укрытое от чужих глаз поселение, – и как они обнаружили, что любые символы, помещенные внутри них, остаются нетронутыми, вне зависимости от того, как изменялась история.
Налетали порывы ветра, разрушая Аль-Сик, один микрослой за другим. Рожденные из осадочных пород, скопившихся на дне Мирового океана, эти стены из песчаника восходили к ордовикскому периоду. Розовые скалы Ракму впервые увидели солнечный свет на побережье голого суперматерика Гондвана, медленно дрейфующего в районе Южного полюса. Хотя человечество обнаружило эту Машину первой, на настоящий момент она считалась самой молодой из известных. И только она породила вокруг себя россыпь архивных пещер. Остальные четыре Машины были на миллионы лет старше и заключены в каменные породы, которые образовались полмиллиарда лет назад, в кембрийский период, когда только появились первые многоклеточные формы жизни. Уникальность Ракму поднимала вопросы, не имеющие ответов. Была ли эта Машина более совершенной по сравнению с остальными? Нам достались в наследство технологии древних инженеров, способные создавать и программировать «червоточины»? Машины были созданы одной из ранних форм жизни, давным-давно исчезнувшей? Или это творение внеземных цивилизаций? А может быть, Машины – совершенно естественное явление, но только, чтобы его понять, потребуется еще два тысячелетия геонаучных исследований?
Мы сняли уютную комнату на постоялом дворе, пользующемся любовью англоязычных ученых. Из крошечного окошка открывался вид на древний храм Аль-Хазна, чьи тщательно обработанные колонны выступали из грубой поверхности скалы подобно какому-то архитектурному видению. За фасадом скрывались Машина и техники, обеспечивающие ее работу. Мы находились во времени на несколько десятилетий раньше образования Хронологической академии, поэтому здесь путешественникам приходилось иметь дело с бюрократией Османской империи в лице многочисленных чиновников, военных и священнослужителей.
Устроившись в комнате, мы немного развлеклись, прогулявшись по городу в поисках места, где можно было бы поужинать. Вечерело, и вертикальные улицы Ракму кишели людьми из самых разных времен и самых разных мест. Высокие украшенные скалы наполовину скрывали закат, заполняя дно ущелья розовыми сумерками, в то время как верхушки минаретов у нас над головой сияли оранжевым. За столиками кафе, которыми были сплошь усеяны улицы, сидели ученые, куря и наслаждаясь сладким черным кофе, а тем временем уставшие после трудового дня чиновники запрыгивали в визжащие вагоны трамваев, расползающихся по окраинам города. Местные жители нынешней эпохи, в европейских и восточных одеждах, двигались сквозь толпы, одетые в полихронологическую мешанину из вискозы, льна, конопли и каких-то непонятных тканей, сотворить которые мог, вероятно, только многофункциональный инструмент. Несомненно, Ракму был самым хронологически пестрым городом в мире и, как оказалось, попал в число немногих мест, где я чувствовала себя дома. Здесь никто даже не пытался делать вид, будто история строго зафиксирована. Да и как это было бы возможно, когда повсюду вокруг Пещеры архивов, свидетельствующие о бесчисленных редактированиях, изменяющих линию времени?
За ужином из сочной ягнятины с овощами Софа попросила меня рассказать подробнее о Пещерах архивов.
– А нельзя просто определить, где искривилась эта линия времени, изучив то, что здесь оставили другие путешественники? Выявив изменения, мы их отменим.
– Быть может, в этих пещерах осталась только ложь! – процедила Морехшин, не выпуская изо рта сигару. – Пропаганда из другой линии времени. – Она начала курить и пристрастилась к мясу, но по-прежнему не притрагивалась к кофе.
– Не думаю, что все настолько мрачно, – посмотрела на нее я. – Очевидно, люди предвзято рассказывают о своей собственной линии времени. История полна преувеличений и ошибочных толкований. Но, Софа, без этих пещер я бы никогда не узнала о том, что мне нужно побывать в «Алжирской деревне». Существуют неоспоримые свидетельства того, что Комсток стоит в центре глубокой ревизии, которая начнется после Колумбовой выставки.