Морехшин стряхнула пепел на брусчатую мостовую.
– Тесс я нашла также благодаря Пещерам архивов. «Комстокеры» появляются во многих линиях времени. Как и Гарриэт Табмен.
– «Дочери Гарриэт». – Софа выдохнула это название так, словно взывала к сверхъестественным силам. Затем она повернулась к Морехшин. – В твоем времени «Дочери» также существуют?
– Нет. Вот почему я вернулась в прошлое, чтобы их найти.
– Но Гарриэт Табмен является частью вашей линии времени?
Похоже, ее слова развеселили Морехшин.
– Все мы принадлежим одной и той же линии времени. Она всего одна.
– Но вы обе постоянно говорите о том, что линий времени много. И тот «комстокер», Эллиот… Он заявил, что помнит мир, в котором у женщин нет избирательного права. Где же тогда все эти остальные линии времени?
– На самом деле это… потенциальные возможности. Версии, которые были отброшены. Невидимые нарративной силе. – Очевидно, внутренний переводчик Морехшин работал на пределе своих возможностей.
– В определенном смысле линий времени много, – попыталась объяснить я. – Однако в нашей вселенной существует только одна линия. Все другие остаются лишь возможностями. Каждый раз, когда мы изменяем историю, мы словно вставляем в нашу линию времени фрагмент из какой-либо другой. Чем больше редактирований мы осуществляем, тем больше наша линия времени начинает походить на лоскутное покрывало. Вот почему путешественники помнят много линий времени. Каждый из нас помнит ту линию, которая существовала до внесения изменений. И в памяти каждого путешественника «лоскутное покрывало» свое, несколько отличающееся от всех остальных.
– Иногда сильно отличающееся, – добавила Морехшин.
– Такое случается крайне редко, – твердо возразила я. – Есть те, кто по-прежнему считает, что линию времени вообще невозможно изменить.
Софа широко раскрыла глаза.
– Но ведь так много свидетельств… Все ваши воспоминания…
Мне вспомнились научные конференции, на которых уважаемые ученые мужи категорически отрицали существование линии времени, в которой аборты были разрешены. И тут все сводилось к простой дилемме: наше слово против их слова. Вот только на их стороне было положение в научном сообществе.
– Софа… Очень трудно научно доказать, что какое-то событие имело место в предыдущем редактировании линии времени. Даже если в Пещерах архивов сохранились свидетельства этого. Как сказала Морехшин, это может быть сплошной ложью. Есть те, кто считает, что такие путешественники, как мы, фальсифицируют воспоминания, чтобы разрушить текущую версию истории. Вот почему мы должны верить друг другу.
– То, что я прочитала про Аниту в Пещере архивов подчиненных, – кивнула Морехшин, – является правдой.
Софа уставилась вдаль, на птичек, моющих перья в фонтане.
– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что, возможно, существует много линий времени, являющихся настоящими? Быть может, всякий раз, когда вы изменяете историю, вы переходите на новую линию времени, оставляя своих сестер в старой, где им приходится… самим сражаться за себя. Без вашей помощи. – У нее в глазах мелькнула сильная боль. – В конце концов, единая вселенная и множественные вселенные, с нашей точки зрения, выглядят одинаково.
Я ласково обняла ее за плечо.
– Линия времени всего одна. Геоученые могут доказать это математически, но можно также представить все так, будто Машины подобны… нитям. Они сшивают отдельные лоскуты в единое «покрывало».
Морехшин ничего не сказала. Она сидела, угрюмо уставившись на брусчатку у себя под ногами, и, как я ни старалась, я не могла понять, в чем дело.
Глава 21
Бет
Ирвин, Верхняя Калифорния (1993 год н. э.)
Я осознавала, что рано или поздно это случится. Я спустилась на ужин босиком, и отец, вскочив со стула, схватил меня за руку с такой силой, что я ахнула.
– Поднимись наверх и обуйся! На первом этаже мы всегда ходим в обуви!
Возражать было бесполезно. И все же я не удержалась и украдкой посмотрела на мать – меня не покидала надежда, что однажды она обратит внимание на то странное, что творится в доме. Но мать читала методическое пособие и нас не замечала. Отец яростно сверкнул на меня глазами, а я подумала, поставил ли под сомнение кто-либо, кроме меня, эту счастливую семейную сцену. Из духовки доносился аромат чего-то с перцем, стол был накрыт. Свет клонящегося к закату солнца проникал сквозь листву апельсинового дерева у нас во дворе, по ограде из шлакоблоков, отделяющей наш дом от соседей, кралась кошка. Все казалось неумолимо нормальным, вплоть до жужжания кондиционера.