Я постарался прозондировать итальянцев насчет морских проливов — как и предполагалось, здесь можно было констатировать совершенно отрицательную позицию. Относительно Болгарии фюрер, вне всякого сомнения, был прав. Царь Борис был для идеи «русской гарантии» совершенно недоступен, как я в этом убедился в связи с визитом в Болгарию. Таким образом, дело затягивалось и вперед не двигалось. Граф Шуленбург неоднократно сообщал из Москвы, что без решающих уступок заключения пакта Четырех не добиться.
В течение зимы и весны 1941 г. при всех моих докладах по русскому вопросу Адольф Гитлер постоянно занимал все более отрицательную позицию. Сильно сбивали его с толку и весьма настойчивые требования Москвы в вопросах торговли, и мне стоило большого труда и даже потребовало многих споров, чтобы в январе 1941 г. довести дело до подписания германо-советского торгового договора. Другая сторона сильно настраивала фюрера против этого договора. У меня уже тогда было такое чувство, что в своей русской политике я одинок.
В эти месяцы я все чаще указывал фюреру на политику Бисмарка в отношении России и не упускал ни одной попытки, чтобы все-таки добиться окончательного германо-русского союза. Думаю, что, несмотря на все, мне все же удалось бы сделать это, если бы между Россией и Германией не существовало мировоззренческого противоречия, при помощи которого никакой внешней политики вести было нельзя. Прежде всего благодаря идеологическим взглядам, а также русской политической позиции, благодаря военным приготовлениям [России] и требованиям Москвы, у Адольфа Гитлера все больше вырисовывалась картина чудовищной коммунистической опасности для Германии. Мои аргументы против этого действовали все меньше и меньше.
Вызывали беспокойство у Гитлера, кроме того, и сообщения об англо-советских беседах, о визите в Москву сэра Стаффорда Криппса и его переговорах в Кремле. Информация об англо-русских отношениях возвещала нам о нерадостном ходе событий.
Тем не менее я не верю, что Гитлер уже тогда окончательно решил выступить против Советского Союза. Утверждение маршала Антонеску, что во время его визитов в Германию фюрер зимой и весной 1941 г. уже пришел к намерению напасть на Россию, в любом случае неверно. Я присутствовал на этих переговорах и ничего подобного не слышал. Протоколы бесед, вероятно, сохранились и находятся сейчас в руках союзников. Хотя фюрер и говорил тогда о мерах предосторожности, о намерении нападения он не сказал ни слова. Только во время третьего визита Антонеску, в июне 1941 г., он заговорил о предстоящем выступлении.
Так как по военным вопросам меня никогда не информировали, о различных, касающихся Советского Союза приказах я узнал только на Нюрнбергском процессе. О существовании твердого намерения напасть на Восток я впервые узнал только после югославской кампании, начавшейся 6 апреля 1941 г.[3] Я находился в Вене, когда мне позвонил фюрер, чтобы я срочно прибыл в его специальный поезд, стоявший где-то поблизости. Там он открыл мне, что принял окончательное решение о нападении на Россию. По его словам, все имеющиеся у него военные донесения говорят о том, что Советский Союз предпринимает крупные военные приготовления на всем фронте от Балтийского моря до Черного. Он, мол, не хотел подвергнуться внезапности, раз уже осознал грозящую опасность. Пакт, который Москва заключила с сербским путчистским правительством Симовича, — это ярко выраженный афронт Германии и явный отход от германо-русского договора о дружбе. Во время этой беседы я порекомендовал фюреру принять посла графа Шуленбурга, что и было действительно сделано 28 апреля в Вене. Сам я желал во что бы то ни стало дипломатического выяснения вопросов с Москвой. Но Гитлер теперь вообще отклонил любой подобный шаг и запретил мне говорить с кем-либо об этом деле: все дипломаты вместе взятые не смогут изменить ставшей ему известной русской позиции, но они могут лишить его при нападении важнейшего тактического момента внезапности. Фюрер просил меня занять для внешнего мира четкую позицию в его духе. Он сказал, что однажды Запад поймет, почему он отклонил советские требования и выступил против Востока.
3
Уже 18 декабря 1940 г. Гитлер дал директиву N 21 о немедленной подготовке нападения на СССР, имевшую кодовое наименование «Операция Барбаросса». Разумеется, Риббентроп не мог не знать о ней. — Примеч. сост.