– Причем здесь любовь? – уклончиво ответила Габи.
– В таком случае остается только один выход – ждать, когда мы окажемся на французской земле.
– Что это значит?
– Развод. – Голиаф внимательно наблюдал за Габриель. – При обычных обстоятельствах я бы такого не посоветовал. Но в этом случае… – Он пожал плечами.
Краска сбежала с ее лица. Габриель, как и Голиаф, знала, что после революции разводы стали во Франции обычным делом.
– Кэм приедет за мной, – убежденно сказала она. – Он мне так сказал.
– Тогда я позабочусь о нем до нашего отплытия.
– Что?
Нехорошо улыбнувшись, Голиаф провел ребром ладони по шее. Габриель вскочила на ноги.
– О Голиаф, нет! Я… возможно, все-таки люблю его чуть-чуть, – смутившись, признала она.
Узнав то, что хотел, великан решил прояснить другой вопрос.
– Почему же ты тогда в костюме пажа выскользнула украдкой из ворот замка англичанина, ночью и в такую погоду?
Габриель нахмурилась и посмотрела на свои исцарапанные ботинки. Действительно, что она делала за пределами замка ночью, в такую погоду? Ах да. Это как-то связано с тем, чтобы доказать чересчур упрямому и недоверчивому мужу, что пленницей ее делала любовь, а не прочные стены башни и его бдительность. Когда Габриель снова посмотрела на Голиафа, на ее губах играла улыбка.
– Хотела преподать англичанину урок, вот и все. Теперь твоя очередь. Ты действительно собирался спокойно войти в логово льва?
– Я решил произвести небольшую разведку, – объяснил великан. – Насколько я понял, каждый вечер на вахте играют в карты. Мне удалось получить приглашение на игру. Он любит тебя?
– Не так, как мне хотелось бы, – неуверенно произнесла Габриель.
Она опустила ресницы и снова села на деревянный бочонок.
Голиаф запустил пальцы в седеющую бороду. Он не знал, как поступить с англичанином. Неплохой казалась идея огреть герцога по голове и увезти в Нормандию, пока Габриель не определится, что хочет с ним сделать.
– Ты уже не девочка, Ангел, – словно разговаривая сам с собой, произнес великан.
– А была ли я ею когда-нибудь?
Голиаф нахмурил брови. Он бросил косой взгляд на хрупкую фигурку Габриель. «Она стала женщиной», – подумал великан, не зная, хочет ли он убить англичанина или поблагодарить его за перемену, происшедшую с Габриель.
Приняв решение, Голиаф произнес:
– Я должен вернуть тебя в замок, пока они не выслали поисковый отряд.
– Значит, ты позволишь мне остаться в Англии?
Голиаф недовольно крякнул.
– Пока да.
– И ты скажешь Маскарону, что англичанин не имеет над ним власти? Кэм не причинит мне вреда, можешь быть уверен. Клянусь тебе в этом, Голиаф. Понимаешь… я… мы… Думаю, у меня будет ребенок.
Глаза великана вспыхнули гневом. Теперь он точно убьет англичанина.
Заметив этот свирепый взгляд и осознав, что он может предвещать, Габриель успокаивающе сказала:
– Я очень рада малышу. Правда. И мне совсем не понравится, если ты убьешь отца моего ребенка.
Она печально улыбнулась.
Голиаф предложил девушке руку и помог подняться. Для себя он уже решил, что не оставит Габриель совсем беззащитной перед англичанином. Он как-нибудь устроит, чтобы остаться здесь, пока не получит ответы на возникшие вопросы.
– Пойдем, – сказал великан и направился к выходу из пещеры.
Не успели они сделать и десяти шагов, как Голиаф внезапно остановился. У входа в пещеру, которую они только что покинули, слышался шум. Голиаф замер и поднял руку, предупреждая Габриель об опасности. Габи стала напряженно осматриваться, но все скрывал густой туман, позволявший видеть лишь на несколько дюймов вперед.
Голиаф достал из-за пояса нож с широким лезвием. Вокруг них отчетливо слышался звук взводимых курков.
Резкий мужской голос прокричал:
– Именем нашего монарха, короля Георга, я приказываю вам сдаться!
– Кэм нашел нас! – едва дыша, произнесла Габриель.
– Хуже, – отозвался Голиаф, поднимая руки высоко вверх. – Это английские акцизные чиновники.
Габриель медленно последовала примеру Голиафа. Из тумана вынырнуло несколько заряженных и готовых выстрелить зловещих пистолетов. Один из них уперся в ребра Габриель. Повинуясь команде, она подняла руки выше.
– Фалмут? – повторил Кэм, саркастически поднимая брови. – Мой паж именем его величества заключен под стражу на заставе Фалмута? – Герцог опустил взгляд на бумагу, которая была у него в руках. Его голос стал вкрадчивым. – А кто же этот французский контрабандист, которого схватили вместе с ним?
Нед Ховерли, человек, который привез записку от пажа, задрожал как осиновый лист. Награда, которую парнишка посулил ему за доставку письма, поблекла и стала казаться несущественной по сравнению с огромной опасностью, которой паж его подверг. Нед не подозревал, что тот просил его отдать записку лично герцогу. Он ожидал, что господином пажа окажется дворецкий или кто-нибудь из лакеев. На обратной стороне сложенного вдвое листка бумаги было написано: «Кэм». Паж зло подшутил над ним, решил Нед, и, если ему удастся спастись, он отправится прямиком в Фалмут и свернет тощую шею шутнику. Заметив искры, мерцавшие в нетерпеливых глазах герцога, Нед, запинаясь, промолвил:
– Ваша светлость, здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Терпение герцога явно иссякло.
– Кто, черт возьми, этот француз, которого поймали вместе с ним? – прорычал Колбурн.
– Г… Голиаф, так паж; его называл.
Герцог остолбенел. Температура в этой теплой, уставленной книгами комнате вдруг показалась арктической.
– Голиаф, – повторил герцог приятным голосом.
У курьера мороз пошел по коже. Кэм протянул руку к столу и бросил монету человеку, который доставил послание Габриель.
– За беспокойство, – сказал герцог, отпуская посыльного.
Нед посмотрел на гинею, что оказалась у него в руке, небольшое состояние, по его меркам, и задумался, как бы удвоить сумму.
– Могу ли я доставить ответное послание, ваша светлость?
– Гм-м? – Кэм посмотрел на него так, словно не мог вспомнить, почему тот здесь оказался. Придя в себя, герцог ответил:
– В этом нет необходимости. Ночь, проведенная на заставе, может оказаться весьма благотворной для… моего пажа. Кто там сейчас начальник, кстати? По-прежнему Клэвери?
– Нет, ваша светлость. – Нед беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Не Клэвери? Ах да, теперь вспомнил. Его уволили за… контрабанду, не так ли?
Нед ничего не ответил.
– Значит, это Пенхэнли, – предположил Кэм.
– Ага, – кивнул Нед.
Ему стало интересно, что сказал бы герцог, если бы узнал, что госпожа Пенхэнли питает слабость к французским кружевам.
– Тогда не вижу, какие могут быть проблемы, – задумчиво произнес Кэм.
Нед тоже проблем не видел. Законы в этих краях устанавливал герцог Дайсон, а не этот выживший из ума германец Джорди,[57] который сидел на английском троне.
В течение двух часов после того, как письмо Габриель было доставлено, Кэму удавалось убедить себя, что его совсем не волнует, в каком смятении находится его жена и насколько убоги условия на заставе. Габриель заслужила эти страдания своим безрассудным поведением. К тому же герцог был совсем не уверен, что способен встретиться с женой лицом к лицу, сохранив при этом хотя бы подобие хладнокровия. Ведь он даже не подозревал, что ее нет дома, пока посланник не принес письмо. Боже правый, как она могла с ним так поступить?
Габи носила под сердцем его дитя. Она торжественно пообещала ему, что не будет больше убегать. Кэм был уверен, что Габриель начала смиряться с тем, что ее место рядом с ним, в Англии. Он просто хотел так думать, а она старалась, чтобы он этому поверил. Габриель убаюкала его пылкими признаниями, знаками внимания и любви, страстной реакцией на его ласки в постели. Кэм попытался подавить воспоминания о ее мягком теле, с такой готовностью раскрывавшемуся ему навстречу, когда он приходил в спальню жены по ночам. Теперь он поклялся, что больше не притронется к этой лживой суке.
57
Короля Георга Третьего называли германцем, потому что Ганноверская династия, к которой он принадлежал, была ветвью древнего германского рода Вельфов. Прозвищем Джорди после восстания якобитов называли жителей Ньюкасла, яро поддерживавших Ганноверскую династию.