Счислитель, замерший у кромки воды, выжидательно смотрел на Азека похожими на тлеющие угли глазами.
Соратники Аримана, высадившиеся с ним на архипелаге Семи Спящих, находились здесь же и явно пребывали не в лучшем состоянии. Толбек метался по берегу, как разъяренный бойцовый пес, швыряя в воздух над непроницаемо-черной рекой сгустки звездного огня. Хатхор Маат то неотрывно смотрел на свои ладони и хныкал, как брошенное дитя, то сжимал кулаки и колотил ими по земле, как будто хотел изгнать одной болью другую. Санахт дрожащей рукой прижимал меч к собственному кадыку, словно обдумывал, не перерезать ли себе горло.
Азек не представлял, какие прежние скорби вновь пережили его товарищи, чтобы оплатить проход, но знал: им пришлось так же нелегко, как ему, а то и тяжелее.
Неподвижен был только Афоргомон. Демона не беспокоили ни сожаления, ни страдания, ни печаль. Нерожденные не ведали подобных чувств — вот и еще одна причина ненавидеть их.
Ариман опустил взгляд на серебряную монетку — копию той, которую он носил на шее. Его мать снабдила таким амулетом обоих сыновей перед тем, как они отправились на испытания кандидатов у стен Суз.
— Ормузд, я должен расплатиться тобой… — Выпрямившись, Азек зашагал к Счислителю.
На глаза наворачивались слезы, сердце ныло от боли потери.
И скорбь по брату была лишь одной из его ран.
Образы других трагедий боролись за место в сознании Аримана: тусклое воспоминание о сгинувшем мире, названном в честь оружия и ярчайшей звезды на заре; сожжение Просперо; утрата множества братьев, настигнутых перерождением плоти…
Все мучительные картины сплетались в непрерывно разрастающийся гобелен скорбей Азека, влияя на каждый аспект его существа. Любое из несчастий стоило того, чтобы залить мир слезами, но ни одно из них не было настолько личным, как то, символом которого служил серебряный кружок на ладони воина.
Он протянул монетку Счислителю.
— Если ты заберешь ее, я забуду Ормузда? — спросил Ариман.
— Нет. — Демон взял подношение длинными, суженными к кончикам пальцами с закрученными ногтями, покрытыми засохшей могильной землей. — Зачем же мне лишать тебя источника боли? Тогда ты перестанешь страдать.
Азек кивнул, и создание убрало амулет в складки длинных одеяний. По его телу пробежала дрожь удовольствия: в ту секунду легионер все бы отдал за возможность обрушить на вампирическую тварь боевые чары.
— Ты получил наши скорби, — сказал корвид. — Теперь пропусти нас. Исполни обещанное.
— Что ж, хорошо, — отозвался Счислитель. Обойдя воинов Тысячи Сынов, он взял у каждого из них какую-нибудь безделушку или артефакт, но к Афоргомону даже не приблизился. Собрав оплату со всех, демон отошел в сторону и указал на клокочущий ледяной поток: — Путь открыт, река ждет вас.
— Как нам пересечь ее? — требовательно спросил Толбек, печаль которого сменилась гневом.
— Никак. — Существо принялось болтать в воде основанием посоха.
Ариман мгновенно испытал мерзостное ощущение того, что реальность претерпевает грозные и жуткие изменения, и причина их — обыденные с виду действия Счислителя.
— Прекрати сейчас же, — произнес Азек.
Глаза демона сверкнули мрачным весельем, но от своего занятия он не оторвался.
— Вздымаясь во тьме, воды бесконечного потока втекают в вашу память… И вашу кровь. Вы чувствуете это, не так ли?
— Так, — признал корвид. — Теперь прекрати, или я убью тебя.
Счислитель рассмеялся.
— Нет, Азек Ариман, не убьешь. Ибо на стенах вверху отведено место под твое имя, и только от меня зависит, вытравлю я его в назначенный срок или сейчас.
— Я тебе не верю.
Демон вынул посох из речных вод.
— Тогда попробуй напасть на меня и увидишь, что произойдет.
— Сегодня не стану, но обязательно вернусь сюда и прикончу тебя.
— Может, так и случится. Но помни: нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо притекают новые воды и меняешься ты сам.
— Что, цитируешь плачущего философа[109]? — поинтересовался Азек, направляя разум в пятое Исчисление. — Если твой запас мудрости ограничен подобными фразами, ты не настолько умен, как тебе кажется!
— Тогда ступи в реку, позволь течению унести тебя, и мы увидим, насколько в действительности умен ты.
Пройдя мимо Аримана, Хатхор Маат бросил:
— Ну же, зачем вообще тратить время на разговоры с этой тварью? Давайте просто нырнем в поток, и дело с концом.
109
Плачущий философ — очевидно, Гераклит Эфесский (544–483 гг. до н. э.). В европейской философии его противопоставляли другому знаменитому древнегреческому мыслителю, Демокриту; считалось, что Гераклит оплакивал пороки людей, тогда как Демокрит смеялся над их глупостями.