Сверкая глазами, он грубо покрикивал на друга, а тот старался его утихомирить:
— Ладно, ладно, пойдем! Заморишь червячка, может веселее станет.
У костра горластый ухаживал за ним, как заботливая, нежная нянька. Он хозяйственно поставил рядом черные жестяные походные кружки и налил в них из закопченного жестяного ведерка дымящуюся жидкость чугунного цвета. Ему удалось раздобыть свежее мясо, и он быстро поджарил его, насадив вместо вертела на палочку.
Потом он сел, удовлетворенно глядя, как юноша уплетает его стряпню.
Юноша отметил про себя, что с того дня, как они покинули лагерь на берегу реки, его товарищ очень переменился. Он уже не любовался собственной доблестью, не приходил в ярость от любого замечания, уязвлявшего его тщеславие. В нем появилось спокойное самообладание. Он перестал быть горластым юнцом. Теперь он твердо знал, чего хочет и что ему по силам. Видимо, эта уверенность в себе и помогала ему не обращать внимание на колкости товарищей.
Юноша задумался. Он всегда считал, что его друг — шумливый мальчишка-сорванец, привыкший задирать нос у себя на ферме, храбрый по неопытности, полный показной отваги, беспечный, упрямый и самолюбивый. Юноша не мог понять, почему так изменился его взгляд на мир и когда он успел сделать великое открытие, что на свете немало людей, которые вовсе не собираются ему подчиняться. Очевидно, друг юноши, взобравшись на высокий утес мудрости, обнаружил, до чего сам он мал и ничтожен. Юноша понял, что теперь иметь дело с ним куда приятнее, чем прежде.
Тем временем его товарищ покачивал на колене черную от копоти кружку.
— Слушай, Генри, — заговорил он, — как ты думаешь, какие у нас шансы? Думаешь, мы разобьем их?
Юноша секунду подумал.
— Третьего дня, — резко ответил он, — ты побился бы об заклад, что самолично справишься со всей их сворой.
Тот с некоторым удивлением посмотрел на юношу.
— Да ну? — спросил он и погрузился в размышление. — Может, ты и прав, — вымолвил он наконец. Он смиренно уставился на огонь.
Юноша был сбит с толку таким неожиданным ответом.
— Нет, конечно, это я так сказал, — попытался он взять назад свои слова.
Но тот сделал просительный жест.
— Не извиняйся, Генри. Видно, я был тогда болван болваном. — Он говорил так, словно с тех пор прошли годы.
Они помолчали.
— Офицеры рассказывают, что мы взяли мятежников в клещи, — прервал молчание друг юноши, откашлявшись, как ни в чем не бывало. — Они вроде считают, что мы завели их, куда нам нужно.
— Насчет этого ничего не знаю, — ответил юноша. — Но судя по тому, что я видел на правом фланге, они зря это болтают. С того места, где я был, все выглядело так, будто это нам задали вчера хорошую трепку.
— Ты думаешь? А мне казалось, мы вчера здорово им всыпали.
— Ничего не всыпали. Господи, ты же просто не видел сражения. — Внезапно юноша вспомнил. — Ох! Ведь Джим Конклин убит.
— Что? Убит? Джим Конклин? — вздрогнув, спросил его друг.
— Да. Убит. Ему прострелили грудь, — медленно произнес юноша.
— Не может быть. Джим Конклин… Не повезло бедняге.
Кругом пылали другие костры, у которых сидели солдаты с черными кружками в руках. Вдруг послышались громкие проклятия. У одного из ближних костров двое проворных парней дразнили огромного бородатого детину, подталкивая его с двух сторон так, что он все время проливал кофе на свои синие штаны. Детина разъярился и со вкусом выругался. Тогда обиженные мучители начали осыпать свою жертву злобной и несправедливой бранью. Назревала драка.
Друг юноши встал и пошел к ним, миролюбиво помахивая руками.
— Ну, к чему это, ребята? — сказал он. — И часу не пройдет, как мы схватимся с мятежниками, зачем же нам еще драться между собой?
— Иди ты с твоей проповедью знаешь куда!.. — набросился на него один из проворных парней, побагровев от бешенства. — Чарли Морган отколошматил тебя, и теперь, конечно, драки тебе не по нутру. Не суй носа не в свое дело. Другим тоже не советую вмешиваться.
— А я и не собираюсь, — добродушно ответил тот. — Только не могу я спокойно смотреть…
Тут поднялся общий крик.
— Он… — вопили проворные, возмущенно тыча пальцами в противника.
Бородатый детина стал совсем лиловым от гнева.
— Они… — Он показывал на проворных рукой, похожей на клешню.
Но пока они орали друг на друга и обменивались крепкими словечками, желание пустить в ход кулаки начало постепенно остывать. Друг юноши вернулся на свое место, а трое спорщиков у соседнего костра уселись тесным кружком.