В разгаре этой скачки он увидел, что сержант-знаменосец вдруг отпрянул назад, словно его стукнули дубиной; колени его начали дрожать, он пошатнулся, но не упал.
Юноша, подскочив, схватил древко. В ту же секунду в древко с другой стороны вцепился друг юноши. Каждый тянул к себе, упрямо и яростно, но знаменосец и мертвый не хотел отдавать то, что было ему вверено. Эта жуткая схватка продолжалась несколько мгновений. Мертвец, весь скрючившись, с нелепым, страшным упорством не выпускал древка.
Через секунду все было кончено. Когда живые с бешенством вырвали знамя у мертвеца, он, склонив голову, начал падать вперед. Его костенеющая рука высоко взлетела и, негодуя, упала на плечо не успевшего отстраниться друга юноши.
Глава XX
Когда, не выпуская из рук знамени, друзья оглянулись, перед ними был уже не полк, а жалкая толпа людей, понуро бредущих назад. Солдаты, которые бросились в атаку со стремительностью снарядов, уже израсходовали всю энергию. Они отступали, хотя и медленно, полуобернувшись к рычащему лесу и стреляя из раскаленных винтовок. Офицеры, пытаясь остановить людей, истошно орали.
— Куда, к черту, вас несет? — с беспредельным презрением взвизгивал лейтенант, а рыжебородый офицер гудел громоподобным басом:
— Стреляйте в них! Стреляйте в них, будь они прокляты!
Противоречивые и неисполнимые приказы со всех сторон сыпались на головы солдат.
Юноша и его друг поспорили из-за знамени.
— Давай мне!
— Нет, я сам понесу!
Каждый втайне хотел, чтобы оно было у другого, однако считал долгом тянуть его к себе, демонстрируя таким образом свою готовность рисковать за него жизнью и впредь. Юноша грубо оттолкнул друга.
Солдаты отступили к бесстрастным деревьям. Там они задержались на секунду и дали залп по темным фигурам, кравшимся вслед за ними. Потом снова начали отступать, петляя среди стволов. Когда они добрались до первой поляны, их накрыл безжалостный шквальный огонь. Казалось, они окружены несметными полчищами врагов.
Оглушенные грохотом и утратившие мужество, люди двигались как во сне. Покорно и устало ссутулившись, они принимали град пуль. Стену головой не прошибешь, гранит не одолеешь. Нельзя победить непобедимое. Уверовав в это, они начали думать, что их предали. Они то и дело мрачно посматривали на офицеров, особенно на рыжебородого с громоподобным басом.
Все же в арьергарде отступающего полка была еще кучка людей, продолжавших упорно отстреливаться от наседающего неприятеля. Они, видимо, решили как можно больше досадить врагам. Чуть ли не последним в беспорядочной толпе шел молодой лейтенант, равнодушно подставляя неприятелю свою беззащитную спину. Его раненая рука висела, как плеть. Порой он забывал об этом и пытался подкрепить ругательство уничтожающим жестом. Боль становилась нестерпимой, и тогда проклятия достигали неслыханной силы.
Юноша брел неверными шагами, спотыкаясь и зорко оглядываясь. На лице его застыла оскорбленная и гневная гримаса. Он замышлял утонченно отомстить генералу, обозвавшему их погонщиками мулов, а теперь его план рухнул, мечты не осуществились. Погонщики, быстро уменьшаясь в числе, дрогнули, замешкались на полянке и поползли назад. Юноше их отступление казалось позорным бегством.
Его глаза, сверкая на прокопченном лице, с ненавистью обращались к врагам; но еще больше он ненавидел человека, который, не зная его, обозвал погонщиком мулов.
Ярость, знакомая каждому обманувшемуся в своих надеждах, овладела юношей, когда он понял, что полк так и не добился успеха, который заставил бы генерала ощутить хотя бы легкий укол совести. Этот хладнокровный генерал, равнодушно раздававший клички, восседая на коне, как памятник самому себе, был бы куда приятнее, будь он покойником, — думал юноша с такой горечью, что никак не мог изобрести достаточно уничтожающий ответ на замечание командира.
В воображении он уже видел мстительные слова, начертанные алыми буквами: «Это нас вы обозвали погонщиками мулов?» Теперь их придется зачеркнуть.
Закованный, как в броню, в свою уязвленную гордость, юноша высоко поднял знамя. Он урезонивал солдат, страстно убеждал их, толкая в грудь свободной рукой, называя по именам тех, кого хорошо знал. Между ним и лейтенантом, непрестанно бранившимся и почти потерявшим рассудок от гнева, возникло странное чувство товарищества и равенства. Они поддерживали друг друга, взывая к полку хриплыми, лающими голосами.