Когда движение толпы на время затихало, людям удавалось отпустить шутку-другую, обычно мрачную и, конечно, грубую. Тем не менее шутки эти были примечательны, — ведь нельзя же ожидать веселости от груды старого тряпья, полузанесенного снегом.
Время шло, а вьюга, казалось, свирепела все больше. Иногда порывы снежного вихря, обрушиваясь на это тесное сборище, резали как ножом, кололи как иглой. Люди беспорядочно толпились и ругались, но делали это не как зловещие убийцы, а, так сказать, в американской манере: угрюмо и с отчаянием, однако вместе с тем и с каким-то удивительным тайным смыслом, неясным и мистическим, как будто в этой ситуации, в этой катастрофе, разыгравшейся в вьюжную ночь, таилось что-то забавное.
Один раз витрина огромного мануфактурного магазина на противоположной стороне улицы на несколько минут отвлекла их внимание. В ярко освещенном пространстве появился мужчина. Он был довольно тучен и очень хорошо одет. Борода его была изящно подстрижена в стиле принца Уэльского. Мужчина стоял в живописной позе, выражавшей раздумье. Медленно и величественно поглаживая усы, он смотрел на толпу, занесенную снегом. Стоявшим внизу он казался олицетворением самодовольства. Зрелище, представшее перед его глазами, по-видимому производило на него обратное действие и давало ему возможность сильнее почувствовать великолепие окружающей его обстановки. Кто-то из толпы случайно повернул голову и заметил эту фигуру в витрине. «Эй, гляньте-ка на его баки», — весело сказал он.
Многие повернулись, и сразу поднялся крик. Они взывали к нему на самые разные лады. Они обращались к нему по-всякому, начиная от фамильярных и дружеских приветствий и кончая высказанными в тщательно подобранных выражениях советами и заявлениями о необходимости произвести некоторые изменения во внешности его особы. Человек вскоре обратился в бегство, а толпа злобно загоготала, словно людоед, что-то сожравший минуту назад.
Затем бездомные занялись серьезным делом. Обращаясь к неподвижному фасаду дома, они восклицали:
— О, бога ради, впустите!
— Впустите нас, не то мы все здесь околеем!
— Эй вы, чего ради держать нас, жалких бродяг, на холоде?
И все время слышалось чье-то: «Не наступай мне на ноги!»
Под конец давка в толпе стала невыносимой. При каждом порыве ветра, чувствуя острую боль, люди готовы были передраться. Под безжалостными снежными вихрями борьба за кров достигла своего апогея.
Стало известно, что откроют дверь в нижнем этаже, у подножия небольшой крутой лестницы, и бездомные, как черти, с остервенением толкаясь и напирая, устремились в ту сторону. Слышно было, как они прерывисто и тяжело дышали и стонали, яростно прилагая все усилия, чтобы пробиться к двери.
В передних рядах то и дело раздавался чей-нибудь протест, обращенный к тем, кто находился сзади:
— Ой-ой-ой, да ну же, ребята, не нажимайте так! Вы что? Хотите угробить кого-нибудь?
Прибыл полисмен и устремился в самую гущу толпы. Ворча и ругаясь, а время от времени прибегая и к угрозам, он пользовался лишь силой своих рук и плеч против этих людей, борющихся только за то, чтобы укрыться от метели. Его решительный голос звучал резко: «Перестаньте толкаться, осадите назад! Давайте-ка, ребята, не толкайтесь! Прекратить это! Не напирать! Оставьте это!»
Когда дверь внизу открылась, люди сплошным потоком понеслись вниз по лестнице, которая оказалась необычайно узкой и могла вместить в ширину не более одного человека. Однако они как-то умудрялись спускаться вниз чуть ли не по трое в ряд. Это был трудный и болезненный процесс. Толпа походила на бурлящую воду, пробивающуюся через единственный крохотный выход. Стоявшие сзади, возбужденные успехом передних, делали неистовые усилия, чтобы протолкнуться вперед. Они опасались, что на всех не хватит места и многие останутся на мостовой. Очутиться там было бы бедствием, и поэтому бездомные, в лица которым хлестал снег, извивались и крутились что есть сил. Можно было ожидать, что в этой страшной давке узкий проход к двери в нижнем этаже будет так запружен и забит человеческими телами, что движение вообще прекратится. И действительно, один раз толпе пришлось остановиться. Пронесся слух, что у подножия лестницы ранили человека. Но вскоре медленное движение возобновилось; наверху, на площадке лестницы, полисмен боролся, стараясь ослабить нажим на тех, кто спускался вниз.