Выбрать главу

А те собирались с силами, готовясь к тяжелому бою. На темных лицах порою сверкали стиснутые белые зубы. В матовом море дыма покачивалось множество голов. Враги, защищенные изгородью, издевательски смеялись, выкрикивали колкие словечки, но полк угрюмо отмалчивался. Как знать, может быть, во время новой атаки солдаты вспоминали, что их припечатали кличкой мусорщиков, от этого им становилось особенно горько. Они готовы были любой ценой удержать занятую позицию, отбросить торжествующих врагов. Стреляли с молниеносной быстротой и безмерной озлобленностью, искажавшей их лица.

Юноша твердо решил не двигаться с места, что бы там ни случилось. Стрелы презрения, вонзившиеся ему и сердце, породили в нем непостижную и невыразимую ненависть. Он уверил себя, что лишь тогда довершит свою месть, когда его изувеченное мертвое тело будет, истлевая, лежать на поле брани. Вот какую жестокую кару изобрел он для генерала, окрестившего их «стадом баранов» и «мусорщиками», потому что, лихорадочно решая вопрос, кто же все-таки виноват во всех его тревогах и терзаниях, он всякий раз вспоминал человека, столь незаслуженно подарившего ему эти звания. И безотчетно верил, что его труп будет стоять перед глазами этого человека, как вечный и жгучий укор.

Полк нес большие потери. Стонущие синие фигуры то и дело падали на землю. Сержанту из роты юноши пуля пробила обе щеки. Мышцы были прорваны, челюсть бессильно повисла, обнажив полость рта, где пульсировало месиво из крови и зубов. Сержант с каким-то жутким упорством все время пытался закричать. Наверное, ему казалось, что стоит завопить - и он сразу перестанет так мучиться.

Потом юноша видел, как сержант шел в тыл. Он как будто нисколько не ослабел. Быстро шагал, бросая по сторонам безумные, молящие о помощи взгляды.

Иные падали прямо под ноги товарищам. Кое-кому удавалось отползти в сторону, но многие так и оставались неподвижно лежать, скорчившись, приняв самые немыслимые позы.

Один раз юноша поискал глазами своего друга. Увидел какого-то молодого человека, закопченного, встрепанного, буйного, и понял, что это и есть тот, кого он ищет. Лейтенант тоже был невредим и стоял на своем посту позади роты. Он все еще сквернословил, но чувствовалось - его запас брани совсем истощился.

Огонь, изрыгаемый полком, тоже начал хиреть и затухать. На удивление зычный голос, который гремел из поредевших рядов, быстро ослабевал.

XXIII

За цепью стрелков рысью пробежал полковник. От него не отставали и другие офицеры. «Вперед! Вперед!» - кричали они с таким негодованием, точно заранее знали, что солдаты откажутся повиноваться.

Стоило прозвучать этим крикам, как юноша начал прикидывать расстояние между собой и неприятелем. Пытался сделать расчет в уме. Он понимал, что доказать свое мужество они могут только бросившись немедленно в атаку. Здесь их всех ждет неминуемая гибель, ну, а отступать тоже нельзя, это значит подать пример другим. Они должны выбить обнаглевшего врага из укрытия - больше им надеяться не на что.

Он был уверен, что его усталых, потерявших бодрость товарищей придется гнать в наступление силой, но, оглянувшись на них, с немалым удивлением обнаружил безотказную готовность солдат немедленно выполнить приказ. Прозвучала зловещая лязгающая прелюдия к атаке: солдаты примкнули штыки. При первых же словах команды они огромными прыжками помчались вперед. Их переполняла новая, неожиданная мощь. Тому, кто знал, как истощен и обескровлен полк, было ясно, что этот порыв подобен своего рода пароксизму, судорожному напряжению всех сил, за которым следует безмерная слабость. Солдаты бежали как в горячечном бреду, неслись так, словно спешили с налету победить, пока еще не улетучился бодрящий хмель. По зеленой траве под сапфировым небом толпа людей в пропыленных и разорванных синих мундирах очертя голову неслась к смутно видневшейся сквозь дым изгороди, откуда в них летели злобные плевки из вражеских ружей. Высоко подняв сверкающее на солнце знамя, юноша мчался во главе полка. Свободной рукой он делал какие-то неистовые вращательные движения, выкрикивал нечленораздельные слова, призывал, уговаривал тех, кто не нуждался в уговорах, ибо все это скопище, все эти синемундирные солдаты, которые неслись, подставив себя под смертоносные ружья, вновь были охвачены яростным восторгом самоотречения. На них был направлен огонь такой мощи, что, мнилось, все они до единого полягут трупами на траву между исходной своей позицией и изгородью. Но в этот момент - быть может, потому, что была полностью забыта вся житейская суета,- они отдались во власть исступленному безрассудству и являли пример несравненного бесстрашия. Не существовало больше ни сомнений, ни расчетов, ни раздумий. Никто, судя по всему, ни от чего не увиливал. Казалось, быстрые крылья их стремлений вот-вот ударятся о железные врата невозможного.