Звук был еле слышен среди долетавшего до нас шума Эскольты. Но удар пули в асфальт у самых ног в резиновых тапках был сильным аргументом. Не тратя времени на ругань, человек с боло повернулся в прыжке и беззвучно побежал от нас зигзагом.
— Мы упустили шанс купить у этого апаша хороший мачете. Или как это здесь называется, — меланхолично констатировал выпрямившийся незнакомец, провожая бегущего взглядом.
— Вы хотели заодно дать ему урок французского? — после долгой паузы выговорила я на том же языке.
— А что делать, если я так и не могу заставить себя говорить на английском? — возразил он. — Одна замечательная женщина сказала мне по этому поводу… Но позвольте проводить вас к вашему… э-э-э, ландо, госпожа де Соза. Я миновал его, когда бежал сюда. Это вон там.
Вот как. А впрочем, не зря же он бледной тенью мелькал все эти дни где-то на краю моего зрения. Госпожа де Соза. Конечно, он знает меня. Он шел за мной.
Чего хотел от меня этот… апаш? Убить? Убивают не так. Убивают быстро, из-за угла, сзади, не размахивая впустую лезвием. Все-таки деньги? Просто уличный грабитель? Случайность?
Я поверила бы в случайность. Но не после дела пятилетней давности в Куала-Лумпуре — дела исчезнувшего агента генералиссимуса Чан Кайши. Не после жутковатой истории с бирманскими рубинами. Не после еще одной истории, которую не хочется даже вспоминать, в ней фигурировала коллекция змей человека с абсурдным именем сэр Ланселот Эльфинстоун, игрока на бегах.
Никаких случайностей.
Душный ночной воздух пахнул пережженным маслом, в котором жарились орешки с чесноком. Моя рука, чуть подрагивая, лежала на «акульей кожи» рукаве пиджака странного парижанина. Мои ноги, плохо сгибаясь, несли меня вперед. Над ухом звучал голос — высокий, мягкий, почти поющий, негромко и неторопливо выговаривавший слова:
— Так вот, насчет английского языка — одна замечательная женщина… ее зовут Марлен… как-то раз посоветовала мне: преодолеть отвращение любого нормального человека и взять себя в руки. И говорить. Но все-таки я не смог, хотя почти весь этот год провел в Америке. А она смогла. И наказывает сейчас американцев чудовищным немецким акцентом, особенно заметным, когда она поет свои песенки. А они терпят!
— Ее зовут Марлен, говорите вы, — прервала я его. — Мое имя вы очевидно знаете. Осталось узнать ваше.
— Верт, — чуть поклонился он.
— Верт? То есть «зеленый»? Не слишком ли просто? — упрекнула его я.
— А зачем нам сложности… Знаете, однажды, когда мне на короткое время пришлось стать греком, я был Вертидисом. Главной сложностью оказалось убедительно прикидываться немым греком… И надо ведь еще было понимать, что мне говорили… Прошу вас. Боже мой, как же он очарователен, ваш… экипаж.
Мягкие рессоры успокаивающе качнули нас — да, нас, он уселся на пассажирское сиденье рядом со мной, закинув ногу на ногу и качнув острым носком туфли.
Он ужасен, пришла мне в голову мысль, когда белая шляпа оказалась у него на коленях. Эти уши вампира, еще более пугающие оттого, что мягкие, тонкие светлые волосы гладко зачесаны назад. Эти глаза странного цвета — почти прозрачные — они очень близко посажены, и взгляд получается внимательным и пронзительным. И нос, который в фас кажется почти клювом.
Но когда он говорит, хочется наклониться вперед и слушать, забыв обо всем.
— Да, так вот — имя, — раздумчиво пробовал он на вкус слова. Замечательные слова, они начинают играть новыми красками, стоит их только правильно произнести: «и-и-мм-мя». — Знаете, госпожа де Соза, там же, в Америке, я познакомился с одним удивительным человеком, которого пока почти никто не знает. Но в его судьбе правильно выбранное имя оказалось… всем!
Господин Верт издал вздох, поменяв положение длинных ног.
— Его угораздило прийти в Голливуд и попросить там работы, — драматическим голосом произнес он. — И его выгнали бы с порога, если бы всех не поразила его наглость: чего хочет человек, столь очевидно страшный на физиономию?
Тут господин Верт сделал нечто странное: его руки с длинными белыми пальцами взметнулись, как бы образуя рамку для лица, — а лицо изобразило что-то и вправду страшненькое, человека-обезьяну. Я судорожно засмеялась.
— Ну наконец-то, — заметил господин Верт. — Вот теперь с вами все будет в порядке. Мы тогда даже сможем посидеть и помолчать.
— Нет, нет, продолжайте! — воскликнула я. Пусть он говорит — он это делает великолепно!
— Так вот, у него спросили: а что вы умеете делать? Играть? Оказалось — нет. Петь? Дрянной высокий голосишка, как у многих. Но тут выяснилось, что он умеет…