Глава 7, содержащая различные материи
Как уже говорилось выше, Бут возвратился домой в приподнятом настроении, и читатель без труда сделает вывод, что царившее там оживление еще более способствовало его приятному расположению духа. Милорд встретил его как нельзя приветливей и сообщил о самом успешном продвижении дела – лучшего, сказал он, и желать трудно: вскоре, без сомнения, появится возможность поздравить Бута с получением роты.
Горячо поблагодарив милорда за его несравненную доброту, Бут, улучив момент, шепнул Амелии, что жизнь полковника вне опасности и тот почти так же здоров, как и он сам. Вздохнув с облегчением, Амелия словно преобразилась: глаза ее излучали теперь такой блеск, что ее лицо, как сказано у Горация, было слишком ослепительным, чтобы на него можно было смотреть;[168] красота его и в самом деле не могла не вызвать самого глубокого восхищения.
Было уже около десяти, когда милорд откланялся, оставя присутствующих в полном восторге и прежде всего обеих дам, наперебой расточавших ему похвалы. Миссис Эллисон клялась, что другого такого человека на свете не сыскать; Амелия же, в свою очередь, объявила, что без всякого исключения более благовоспитанного джентльмена и более приятного мужчину она еще не встречала, и пожалела, что он холостой.
– Вот уж, что правда, то правда, – воскликнула миссис Эллисон, – и я частенько по этому поводу сокрушаюсь; скажу больше, я прямо-таки этим изумлена, если принять в соображение, что чем-чем, а уж равнодушием к нашему полу милорд никогда не отличался и, несомненно, мог выбрать себе любую по вкусу. Настоящая причина, я думаю, кроется в любви, которую он питает к детям своей сестры. Верьте слову, сударыня, если бы вы увидели, как он к ним относится, то подумали бы, что это его собственные дети. В детях он просто души не чает.
– Какой прелестный человек! – воскликнула Амелия. – Если он когда-нибудь еще раз окажет мне честь своим визитом, я непременно покажу ему моих малышей. Если, миссис Эллисон, по вашим словам, милорд любит детей, то могу сказать, не хвастаясь, что таких, как мои, он не часто увидит.
– Что тут говорить, конечно, нет, – ответствовала миссис Эллисон, – и когда я об этом думаю теперь, то удивляюсь собственной недогадливости: как это мне раньше не пришло в голову; но коль скоро вы подали мне такую мысль, то я, если позволите, навещу вместе с вашими малышами племянника и племянницу милорда. Это очень благовоспитанные дети, так что, готова поклясться, такое знакомство доставит вашим малышам большое удовольствие; ну а уж если самому милорду случится туда заглянуть, то я заранее знаю, чем это кончится, потому что на свете нет человека щедрее его.
Амелия с большой готовностью приняла любезное предложение миссис Эллисон, однако у Бута особой радости оно не вызвало:
– Честное слово, моя дорогая, – сказал он, улыбнувшись, – такое поведение напоминает мне обычную уловку нищих: если им удается разжиться какой-то милостью, они посылают к тому же источнику благодеяний и других попрошаек. Не расплачиваемся ли мы, моя дорогая, с милордом тем же самым способом, посылая теперь к нему за милостыней наших детей?
– Какая гадость! – вскричала миссис Эллисон. – И как только вам могла прийти в голову такая мысль? Воля ваша, сударыня, но мне стыдно за вашего мужа. Допустимо ли придерживаться столь недостойного образа мыслей? Вот уж поистине – посылать за милостыней! Винить несчастных невинных малышей в выпрашивании милостыни! Да если бы милорд мог такое подумать, то будь он не только моим кузеном, но даже родным братом, я искренне бы его презирала и ни разу не переступила бы его порог.
– Ах, дорогая сударыня, – ответила Амелия, – вы приняли слова мистера Бута слишком всерьез; ведь это была не более чем шутка; наши дети пойдут с вами, когда вам будет угодно их взять.
Хотя Бут говорил серьезнее, нежели показалось Амелии и, возможно, был не так уже неправ, как изобразила миссис Эллисон, но, видя, что остался в меньшинстве, счел за лучшее отступить и предпочел, следуя словам Амелии, обратить дело в шутку.
168
Судя по всему, Филдинг здесь имеет в виду следующие строки из оды римского поэта Квинта Флакка Горация:
(1,19, 5–8; пер. А. Семенова-Тян-Шанского)
Филдинг ссылается на эти же строки, когда восхищается красотой Софьи в романе «История Тома Джонса, найденыша» (IV, 2).