– Клянусь честью, – вскричала миссис Эллисон, совершенно озадаченная, – я никак не возьму в толк, о чем это вы говорите?
– Клянусь честью, вы меня удивляете, – произнесла Амелия, – но в таком случае я умолкаю.
– Нет уж, в таком случае я желаю знать, что вы имеете в виду, – потребовала ее собеседница.
– Что же я еще могу иметь в виду, как не ваш брак с сержантом Аткинсоном?
– С сержантом Аткинсоном! – запальчиво подхватила миссис Эллисон. – Мой брак с сержантом!
– Что ж, в таком случае с мистером Аткинсоном, а потом капитаном Аткинсоном, если вам угодно, поскольку я надеюсь увидеть его в таком чине.
– Неужто вы такого мнения обо мне, – сказала миссис Эллисон, – что воображаете, будто я способна настолько унизиться? Чем я провинилась, миссис Бут, что вы так невысоко меня цените? Я и в самом деле убеждаюсь, что, как изрек Соломон,[182] «женщинам следует сторожить врата своих уст». Да мне и в голову не могло прийти, что пустячная и безобидная вольность в моем разговоре может внушить кому-нибудь мысль, будто я способна питать серьезное намерение опозорить свою семью! Смею вас заверить, сударыня, что хотя я и сдаю сейчас квартиры, однако же родилась в благородном семействе. Очень немногие из моих жильцов, я полагаю, могут со мной в этом отношении тягаться.
– Если я вас чем-нибудь обидела, сударыня, – произнесла Амелия, – то весьма об этом сожалею и прошу вас простить меня; однако помимо того, что я сама слыхала от вас, мистер Бут сообщил мне…
– О, конечно, – перебила миссис Эллисон, – мне прекрасно известно, как дружески относится ко мне мистер Бут. И я, конечно, слишком хорошего о вас мнения, чтобы подумать, будто это вам самим пришло в голову. Что и говорить, я чрезвычайно обязана мистеру Буту.
– Скажу вам больше, – прибавила Амелия, – даже и сам сержант пребывает в таком же заблуждении, ибо мистер Бут, как я уверена, только повторил мне его слова.
– Наглый прощелыга! – воскликнула миссис Эллисон. – Теперь я буду знать, что впредь подобных молодцов следует держать от себя на почтительном расстоянии. Я расскажу вам, сударыня, как все было на самом деле. Встав рано утром, я узнала, что этот малый дожидается в передней, и поскольку вы изъявили к нему некоторое расположение как к своему молочному брату… да и вообще я не могу не признать, что он весьма обходительный малый… Так вот, я отчитала свою служанку за то, что она не проводила его в маленькую комнату в глубине дома, и предложила ему после этого пройти в гостиную. Могла ли я предположить, что он примет обычную ничего не значащую любезность за поощрение?
– Позвольте, но в таком случае я хочу отдать справедливость и моему несчастному брату, – сказала Амелия. – Ведь я сама была свидетелем тому, как вы выказывали ему гораздо большее поощрение.
– Что ж, быть может, и выказывала, – сказала миссис Эллисон. – Я всегда бываю чересчур неосторожна в выражениях, но не могу же я отвечать за каждое свое слово.
Она попыталась затем переменить тон и с деланным смехом обратила все в шутку, после чего обе дамы расстались с виду в хорошем расположении духа, и Амелия занялась своими домашними обязанностями, за которыми мистер Бут и застал ее в конце предыдущей главы.
Глава 4, повествующая об одном из ряда вон выходящем происшествии
После полудня Бут вместе с Амелией и детьми отправился в Парк подышать свежим воздухом. Во время прогулки Амелия рассказала мужу о том, чем кончился ее утренний разговор с миссис Эллисон, уже известный читателю из предыдущей главы. По ее словам, их хозяйка самым решительным образом настаивала на том, что у нее и в мыслях нет выходить замуж за сержанта, и потому бедняга Аткинсон, видно, заблуждается, принимая чрезмерное легкомыслие за серьезное поощрение, Амелия очень попросила Бута никогда больше не подшучивать над миссис Эллисон на этот счет.
182
Цитируемые далее слова можно найти вовсе не в притчах Соломоновых, а в Псалмах Давида (141, 3) и в существенно иной редакции: «Положи, Господи, охрану устам моим и огради двери уст моих».