С момента приезда Амелии и до моего полного выздоровления не произошло ничего примечательного, разве мне только следует упомянуть об удивительном поведении Амелии, исполненном такой заботы и нежности, что другого подобного примера, пожалуй, не сыскать.
– Ах нет, мистер Бут, – воскликнула мисс Мэтьюз, – вы вполне возместили ее заботы своей благодарностью. Ведь благодарность, мне думается, самое редкое качество у мужчин, а в особенности у женатых. Хранить столь благодарную память – это, конечно, много больше, чем просто отплатить за благодеяние, да и какое здесь собственно благодеяние со стороны женщины, которая, владея бесценным алмазом, радеет о себе тем, что любовно лелеет его? Говорю это не затем, чтобы принизить в ваших глазах миссис Бут. Я нисколько не сомневаюсь, что она любит вас, насколько вообще способна любить. Но мне бы не хотелось, чтобы у вас составилось низкое мнение о женщинах и вы думали, будто среди них не сыщется тысячи таких, которые способны испытывать настоящую нежность к заслуживающему того мужчине. Поверьте, мистер Бут, случись мне получить подобную весть о несчастье, происшедшем с таким мужем, ни мать, ни священник не задержали бы меня ни на минуту. Я прыгнула бы в первую попавшуюся лодку и бросила бы вызов ветрам и волнам. Ах, на истинное чувство способна лишь храбрая женщина! Не поймите меня превратно, все это сказано мной отнюдь не в осуждение миссис Бут, а в защиту моего пола, ибо, клянусь, такая похвала жене оборачивается хулой всех остальных женщин.
– Вы, конечно же, шутите, мисс Мэтьюз, – с улыбкой отозвался Бут. – Однако, если вам угодно, я стану рассказывать дальше.
Глава 7, в которой капитан, продолжая свой рассказ, останавливается на некоторых подробностях, которые, мы не сомневаемся, покажутся многим добродетельным людям неправдоподобными
– Не успел я как следует прийти в себя после болезни, как Амелия сама слегла. Боюсь, что это явилось следствием переутомления, вызванного уходом за мной, как я тому ни противился; выздоравливая, я обливался потом, и лекарь строго-настрого наказал, чтобы я лежал в это время один, но Амелию никакими силами нельзя было заставить отдыхать у себя в постели. Во время мучивших меня приступов лихорадки она, случалось, часами читала мне вслух. Стоило немалого труда уговорить ее отойти от моего изголовья и прилечь хоть ненадолго. Все эти физические тяготы вкупе с постоянной душевной тревогой за меня надломили ее слабые душевные силы и довели до опаснейшей из болезней, присущих женщинам… болезнь эта весьма распространена среди женщин благородного происхождения, однако относительно названия ее среди наших лекарей нет единого мнения. Одни называют ее душевной лихорадкой, другие – нервной лихорадкой, некоторые – ипохондрией, а иные – истерией.[97]
– О, не объясняйте мне дальше! – воскликнула мисс Мэтьюз. – Поверьте, я сочувствую вам, от всей души сочувствую. Мужчине легче перенести все казни египетские,[98] нежели жену, страдающую ипохондрией.
– Сочувствуете мне! – подхватил Бут. – Посочувствуйте лучше, сударыня, этому прекрасному существу; ведь пламенная любовь и неустанная забота обо мне, ее недостойном супруге, – вот что стало причиной хвори, ужаснее которой едва ли можно себе вообразить. Этот недуг соединяет в себе симптомы едва ли не всех болезней вплоть до помрачения рассудка. Войдя в наше положение, комендант крепости, тем более, что осада была к тому времени снята,[99] позволил мне сопровождать жену в Монпелье,[100] поскольку тамошний климат, по мнению врачей, должен был способствовать ее выздоровлению. Амелии пришлось в связи с предстоящей поездкой написать матери письмо, в котором она просила прислать ей денег и так живо представила горестное состояние своего здоровья и нашу крайнюю нужду, что это могло бы растрогать любое не лишенное жалости сердце, даже если бы речь шла о не известном ему страдальце. Ответ пришел от сестры; копия этого письма, если не ошибаюсь, и сейчас при мне. Я всегда ношу его с собой, как своего рода диковинку, и оно поразило бы вас еще больше, если бы я мог показать вам письмо Амелии.
Достав из кармана бумажник и отыскав это письмо среди многих других, Бут прочел следующее:
«ДОРОГАЯ СЕСТРИЦА.
Моя маменька, будучи в большом расстройстве, велела мне передать Вам сколь она изумлена Вашим беспримерным требованием или, как ей угодно было выразиться, распоряжением насчет денег. И еще она сказала, что Вам, моя милая, прекрасно известно, что Вы вышли за этого красномундирника вопреки ее воле и не посчитавшись с мнением всей нашей семьи (полагаю, что у меня есть основание включить в это число и себя); и все-таки, несмотря на это роковое непослушание, ее уговорили принять Вас после этого как свое дитя, но (это вам следует уразуметь) отнюдь не как свою любимицу, какой Вы были прежде. Маменька простила Вас, но сделала это движимая долгом христианским и родительским, сохраняя, однако, в. душе обоснованное убеждение в Вашем непослушании и по справедливости негодуя по этому поводу. Маменька просила напомнить Вам, что, несмотря на крайнее ее негодование, когда вы осмелились вторично ее ослушаться и, не принимая никаких резонов, отправились в странствие (должна Вам заметить, крайне предосудительное) вслед за своим молодчиком, она сочла все же необходимым выказать Вам необычайную материнскую любовь, ссудив Вам на это дурацкое путешествие не менее пятидесяти фунтов. Как же ей после этого не удивляться Вашему нынешнему требованию, которое, уступи она Вам, повинуясь слабости, Вы станете в таком случае предъявлять ежемесячно, дабы оплачивать сумасбродства молодого распутного офицера? Вы выражаете надежду, что маменька посочувствует Вашим страданиям; да, они и в самом деле вызывают у нее чрезвычайное сочувствие, как, впрочем, и у меня, хотя Вам недостало ни доброты, ни любезности ожидать добросердечия и с моей стороны. Однако я прощаю Вам все нанесенные мне обиды, как делала это и прежде. Более того, не только прощаю, но и ежедневно молюсь за Вас. Но, любезная сестрица, как Вы могли рассчитывать на благоприятный для себя исход после всего случившегося? Вам следовало прислушаться к мнению своих друзей, которые умнее и старше Вас. Я веду здесь речь не о себе, хотя и на одиннадцать месяцев с лишним старше Вас; впрочем, будь я и моложе, то и тогда, возможно, могла бы помочь Вам советом, – ведь рассудительность и то, что кое-кому угодно называть красотой, не всегда друг с другом сочетаются. Вам не следует на это обижаться, ведь в душе Вы, насколько мне помнится, всегда ставили себя выше некоторых людей, о коих другие люди были, возможно, лучшего мнения. Впрочем, стоит ли говорить о вещах, к которым я испытываю глубокое презрение? Нет, любезная сестрица, Господь не попустил, чтобы обо мне когда-нибудь сказали, что я тщеславлюсь только своим смазливым личиком… разве только если бы я могла верить мужчинам… но я их ненавижу и презираю… и Вам это прекрасно известно, моя милая, так что желаю Вам проникнуться к ним таким же презрением; впрочем, как говорит пастор, jacta est alia.[101] Вам надлежит как можно осмотрительнее распорядиться своим приданым… я хочу сказать – теми деньгами, которые маменьке угодно будет выделить Вам, поскольку все, как Вам известно, зависит от ее воли. Позвольте мне в связи с этим посоветовать Вам научиться по одежке протягивать ножки и не забывать (ибо я не могу удержаться, чтобы не сказать Вам этого, – ведь это послужит к Вашей же пользе), что ипохондрия – это болезнь, которая вовсе не пристала тому, кто держится за солдатский ранец. Не забывайте, моя милая, о том, что Вы наделали; не забывайте о том, что для Вас сделала моя маменька; не забывайте, что Вы оставили нам кое-кого на содержание, и не воображайте, что Вы единственный ребенок или любимейший, отнюдь; однако будьте так добры, не забывайте о существовании,
97
В те времена весьма распространенное заболевание (судя по литературным источникам), склонность, особенно среди женщин из обеспеченных слоев общества, к своего рода нервной или душевной депрессии. Объяснение этому в XVIII в все еще основывалось на средневековом медицинском учении, согласно которому физическое или душевное расстройство вызывается нарушением равновесия между четырьмя жидкостями в организме человека: кровью, флегмой, желчью и черной желчью. Преобладание черной желчи порождает в организме пары, которые подымаясь к голове, вызывают депрессию, головные боли и припадки ипохондрии.
98
За нежелание фараона отпустить евреев из Египта Господь превратил воду в реке и водоемах в кровь, а затем поразил всех первенцев египетских (Исх., 7, 16–20, 12, 29–30).
100
101
Жребий брошен
Бетти допустила в этих словах красноречивую обмолвку: вместо aléa она сказала – alia, что означает другая женщина, – и тем бессознательно выдала свою ревность и злобу Жребий брошен – известная фраза, принадлежащая не пастору Гаррисону, как полагает мисс Бетти, а римскому полководцу Юлию Цезарю, когда он переправлялся через реку Рубикон, чтобы направиться на юг для завоевания Рима