Впрочем, адмирал Гудвин как был, так и оставался отличным командиром, и соображал он, уж конечно, не хуже мичмана Шмидта. Выматерив себя, конечно, за проявленное «прекраснодушие-и-душенараспашие», он тут же принял абсолютно верное решение: обездвижить «Варяжского гостя», аккуратно снеся тому пушечным огнем весь рангоут — после чего захватить чертов пакетбот шлюпочным десантом и извлечь его из канала, отверповав с мелководья теми же шлюпками. Слишком близко подходить к месту действия фрегаты не решились (скорее всего, конечно, рассыпанные калифорнийцами по фарватеру плавучие мины — имитация, но а ну как — не все?), но сейчас шесть набитых морскими пехотинцами шлюпок с фрегатов «Резольюшен» и «Йорктаун» неслись взапуски, как восьмерки Королевской регаты в Хенли, к лишившемуся мачт калифорнийцу — команда которого, в свой черед, с чувством выполненного долга погрузясь в шлюпки, спешно отваливала в сторону недалекого берега…
— Ну вот и всё, гардемарин, партия, — облегченно рассмеялся Шмидт при виде по-крабьи вылезающего из трюма, разматывая за собой бикфордов шнур, Дяди Сэма. — Как видите, мы нашли содержимому тех торпед куда лучшее применение. Через пяток минут Гудвина ждет пренеприятнейший сюрприз: что «Варяжский гость» застрял в канале неизвлекаемо, а сам он со всей своей эскадрой — в ловушке. В принципе, он может попытаться расчистить фарватер, взорвав затопленного нами «Гостя» в мелкие дребезги; он потратит на это уйму флегмита и времени, а катастрофическая потеря темпа и так уже налицо… Давайте-ка, ребята, уходите — крайняя шлюпка, небось, уже нервничает.
— Компаньеро командующий! Позвольте лучше мне!..
— Ну уж нет, гардемарин, дудки! Честь поджечь этот бикфордов шнур я не уступлю никому!
— Компаньеро!..
— Да не волнуйтесь вы за меня, Дядя Сэм! Заряд рассчитан так, чтоб подрывник успел уйти вплавь, пока не разошлась воронка, а плаваю я как выдра. Риска никакого!
А когда выпущенная им из рук огненная змейка, проползши вдоль всей палубы, юркнула в трюм, чтоб ужалить там во сне почивающий в носовом отделении флегмит, ему отчего-то припомнилось вдруг: «Гектор был вовсе не герой, а нормальный человек — потому-то Трою и сумели взять, только когда его убили». Он написал это когда-то в своем вступительном сочинении в Школу навигаторов, удивительным для себя образом не схлопотав за то неуда. Вот и сам он тоже — ни разу не герой, просто он хорошо умеет считать, как и положено немцу-преферансисту.
— …Ну? Чего он медлит? — Прянишников, привстав в шлюпке, чувствовал, как его начинает колотить дрожь, почище, чем тогда, под артиллерийским огнем на «Варяжском госте»: «восьмерки Королевской регаты» неумолимо приближались, а взрыва всё не было и не было. — Дядя Сэм?..
Он перевел взгляд на боцмана и осекся, разглядев выражение его лица: краше в гроб кладут.
— Это не он медлит. Это — запал: что-то там пошло наперекосяк…
— Но как же так?
— Да по тысяче причин! Запалы, брат, штука тонкая… Что ж ты творишь-то, Никола Угодник?! — воззвал тот непосредственно к небесному покровителю Нэйви. — Чтоб такой план — и по такой ерунде прахом пошел!..
…Шмидт и сам уже поставил беспощадный диагноз: что-то пошло не так с запалом, и исправлять это «что-то» — поздно: шлюпки с американскими десантниками приблизились уже на пистолетный выстрел.
Ему отчего-то захотелось не выматериться в небеса, почерпнутыми некогда от Дяди Сэма морскими загибами, Большим и Малым, а по-детски всхлипнуть: «Так нечестно!..» Ведь он так здорово всё рассчитал, без единой ошибки! Эх, немец-перец-колбаса… преферансист хренов… а у богов-то ведь — весьма своеобразное чувство юмора, об том и вся «Илиада»…
Еще раз смерил взглядом дистанцию до шлюпок — сперва до американских, потом до своей, — и, медленно-медленно вытянув из кобуры табельный «калаш», направился к ведущему в трюм люку. В голове его, вместо чего-нибудь приличествующе-возвышенного, вертелся дурацкий стишок-дразнилка: «Мичман Шмидт из пистолета хочет застрелиться»; совершенно не хочет — но что ж поделаешь, коли так карта легла!