– Ну, тут хотя бы «возможны варианты»... – после краткого раздумья поднял глаза на собеседника ротмистр. – Так что если хочешь продлить ту цепочку верных оперативных решений – сними-ка, взаправду, с меня наручники и отправь наверх. Под слово офицера. Сержант?..
Рыжеусый не отвечал. Он, казалось, погрузился в столь глубокую задумчивость (решенье-то серьезней некуда!..), что голова его свесилась на грудь; затем колени его подломились, и он лишь каким-то чудом устоял на ногах, привалясь к дверному косяку. Все движения его сделались вдруг как у смертельно пьяного… Да нет, какое, к дьяволу, «пьян» – он отравлен! Дозу, видать, получил давно, но мужик здоровенный, держался-держался и – вещество подействовало не врастяжку, а вот так, скачком…
Егерь, между тем, более или менее восстановил контроль над своими движениями и теперь, судя по выражению лица, мучительно вспоминал: как же я сюда попал-то? и что это за человек в наручниках? Зрачки его то съеживались в маковое зернышко, то расширялись во всю радужку, а по лбу и вискам катился обильный пот. Потом в глазах его, устремленных на Расторопшина, мелькнула уже, вроде бы, тень узнавания – как вдруг они наполнились до краев непередаваемым ужасом. «Эй, сержант, очнись!» – встревожено окликнул он, но тот отшатнулся от него так, что буквально вплющился спиной в стену каморки, а рука его дернулась за пазуху тем движением, которое ни с чем не перепутаешь…
Думать тут было некогда, и тело всё сделало само – рванулось из своего «положения сидя» снизу вверх, найдя голове самое верное для той ситуации применение: врезаться со всего ходу в подбородок рыжеусого. Соударение вышло таким, что в глазах Расторопшина полыхнули разом все фейерверки императорских тезоименитств, едва не ослепив его самого до черноты настоящего беспамятства; а вот рыжеусый оказался столь крепок на удар, что дальше knock-down’а там дело не пошло, и для требуемого knock-out пришлось еще добавить егерю по маковке рукоятью револьвера, выдернутого из его ослабевших на миг пальцев. Бил ротмистр «аккуратно, но сильно» – с полного замаха сцепленными руками, будто дрова рубя; ну примерно как супруга дает наркоз посредством сковороды или песта своему благоверному, надумавшему охотиться с топором за шмыгающими меж домашней утвари чертиками…
Первым делом, присевши на корточки, ощупал пульс; порядок – слабый, но ровный, будто спит. Невероятной мощи мужик, хоть по виду и не скажешь; не только женщины, стало быть, есть в русских селениях… Но чем же его угостили-то, а? В веществах ротмистр, по долгу службы, чуток разбирался, но ничего со схожей симптоматикой припомнить не мог; впрочем, в тропиках, и в особенности в Новом Свете, сейчас столько всякого понаоткрывали, что и гадать бесполезно. Да, кстати! – а как насчет тех министров?..
…Шум в полуподвале ничьего внимания наверху, похоже, не привлек; с полминуты ротмистр вслушивался в тишину дома, застыв сбоку от дверного проема с «калашниковым» наизготовку, и нашел ту тишину странно нежилой. Помимо ключа от наручников (слава те, Господи!), он обнаружил в карманах рыжеусого удостоверение на имя Александра Шебеко, вахмистра Отдельного корпуса жандармов (вот и познакомились...), и свой собственный бумажник, опечатанный сургучными двуглавиями Третьего отделения; каковые печати он бестрепетно ободрал, дабы обревизовать содержимое, и с облегчением убедился: всё на месте, включая и некую рваную десятирублевку. Патронов – сверх тех пяти, что в барабане – не отыскалось, увы. Еще раз окинул взором каморку, задержавшись на миг на опрокинутой кружке в луже пролитого чая (вот ведь Бог пронес, а?..), и привернул фитиль – чуток привыкнуть глазами к темноте, что поджидает за дверью.
Сколько их там? Вряд ли больше двоих (ибо минус один связной), но там ведь еще и человек-тень, и свидетель со своей собакой – черт бы ее унес… Боюсь, вступать с коллегами в переговоры сейчас несколько несвоевременно – пребывая в подобной ажитации, люди вообще склонны спешить с открытием огня на поражение, а уж если они там еще и под веществами, как мой вахмистр…
И, будто спеша подтвердить эти его предчувствия, где-то наверху ахнул револьверный выстрел, разнесся леденящий душу вопль – и тотчас же еще два выстрела кряду.
…М-да, осталось лишь надеяться, что насчет крайнего нелюбопытства здешних соседей «майор Иванов» тогда не соврал. Ну а нам, стало быть, самое время лепить колобок – и поспешать на выручку к коллегам, пропади они пропадом…