— Вот так? — спросила она.
— Так уже чуточку лучше, — тем же серьезным тоном ответил Валентин. — Но хочется гораздо большего.
— Я никогда не дохожу до крайностей, — сказала молодая маркиза и, повернувшись к мадам де Беллегард, спросила: — Как вы меня только что назвали, мадам?
— Я сказала, что вы — сорвиголова, — ответила старая маркиза. — Но могла бы назвать вас еще и не так.
— Сорвиголова? Какое мерзкое слово! Что оно означает?
— Умница из умниц, — осмелился вставить Ньюмен, хотя разговор шел по-французски.
— Комплимент милый, а перевод никуда не годится, — заявила молодая женщина. Она с минуту смотрела на него, потом спросила: — А вы танцуете?
— Увы, не знаю ни одного па.
— Ну и напрасно, — сказала она просто и, еще раз взглянув в зеркало на свою спину, отвернулась.
— Вам нравится Париж? — спросила старая дама, которая, по-видимому, все это время гадала, о чем приличествует разговаривать с американцами.
— Пожалуй, да, — ответил Ньюмен и добавил с доверительной интонацией: — А вам?
— Не могу сказать, что я его знаю. Я знаю мой дом, знаю моих друзей, но Париж я не знаю.
— О, вы много потеряли, — сочувственно отозвался Ньюмен.
Мадам де Беллегард в изумлении посмотрела на него, — наверное, ее впервые пожалели потому, что она что-то потеряла.
— Я довольствуюсь тем, что имею, — с достоинством ответила она.
Меж тем взгляд Ньюмена блуждал по комнате, которая представилась ему довольно мрачной и запущенной; он переводил глаза с высоких окон, состоявших из мелких стекол в толстых переплетах, на висевшие в простенках поблекшие портреты, выполненные пастелью и принадлежавшие к прошлому веку. Вероятно, на слова хозяйки ему следовало ответить, что довольствоваться имеющимся у нее немудрено — ведь у нее есть все, что душе угодно, но ему это не пришло в голову, и наступила пауза.
— Ну как, матушка, — проговорил Валентин, подойдя к матери и облокачиваясь на каминную полку, — что вы думаете о моем друге Ньюмене? Не правда ли, он отличный малый, как я вам и обещал?
— Мое знакомство с мистером Ньюменом еще слишком кратко, — заметила мадам де Беллегард. — Пока что я могу оценить лишь его безукоризненную вежливость.
— Матушка — большой знаток по части этого предмета, — сказал Валентин Ньюмену. — Если она вами довольна, это уже триумф.
— Надеюсь, наступит день, когда вы действительно будете мной довольны, — произнес Ньюмен, глядя на старую маркизу. — Пока я еще ничего не сделал.
— Не слушайте моего сына, с ним недолго попасть в беду. Он ужасный повеса.
— А мне он нравится, — добродушно заметил Ньюмен. — Положительно нравится.
— Забавляет вас, да?
— Да, очень.
— Слышишь, Валентин, — повернулась к сыну мадам де Беллегард. — Ты забавляешь мистера Ньюмена.
— Быть может, он скоро скажет это не только обо мне! — воскликнул Валентин.
— Вам нужно познакомиться с другим моим сыном, — сказала мадам де Беллегард. — Он не в пример лучше. Правда, он вряд ли вас позабавит.
— Не знаю, не знаю, — промурлыкал Валентин задумчиво. — Впрочем, скоро увидим. А вот как раз и monsieur mon frère.[79]
И точно, дверь распахнулась, и в комнату вступил еще один джентльмен. Ньюмен вспомнил его лицо. Это из-за него наш герой потерпел неудачу, когда в первый раз собрался предстать перед мадам де Сентре. Валентин де Беллегард пошел навстречу брату, поглядел на него и, взяв за руку, подвел к Ньюмену.
— Вот мой американский друг мистер Ньюмен, — сказал он очень ласково. — Познакомься с ним, брат.
— Очень рад познакомиться с вами, мистер Ньюмен, — ответил маркиз, отвешивая легкий поклон, но не подавая Ньюмену руки.
«Вылитый портрет старой леди», — подумал Ньюмен, отвечая на приветствие месье де Беллегарда. И пустился развивать эту мысль дальше — покойный маркиз, наверно, был милейшим французом, склонным относиться к жизни легко, хотя иметь своей супругой эту маленькую надутую даму у камина ему, надо думать, было несладко. Однако если от жены он видел мало хорошего, то двое младших детей пошли в него и радовали его сердце, а вот старший, тот, видно, всегда держал сторону матери.
— Брат рассказывал о вас, — заговорил месье де Беллегард, — а поскольку вы бываете у моей сестры, нам самое время познакомиться, — он повернулся к матери, галантно склонился над ее рукой и прикоснулся к ней губами, после чего занял место у камина. Длинным худым лицом, орлиным носом и непроницаемым взглядом маленьких глаз он скорее напоминал англичанина. Усы были светлые, блестящие, а посреди внушительного подбородка красовалась глубокая ямка, несомненно, британского происхождения. Высокий и прямой, он до самых кончиков своих полированных ногтей был исполнен значительности, и от всех его движений веяло благородством и величием. Ньюмену еще не приходилось встречать человека, который довел бы до такого совершенства искусство относиться к самому себе столь серьезно, и ему невольно захотелось отступить на шаг, как это бывает, когда рассматриваешь фасад монументального здания.