Вдруг Оукли заметил, что Коннистон уже не говорит по телефону — он стоял рядом с ним и тоже смотрел в окно.
— Извините, — сказал Оукли. — Я задумался. Как дела, Эрл?
— Прекрасно, прекрасно. Я держу себя в форме. — Коннистон и заботу о собственном здоровье ставил себе в заслугу. Сейчас, приближаясь к шестидесяти годам, он выглядел скорее на сорок, был таким же крепким и энергичным, как четверть столетия назад. Его глаза цвета ржавого железа скользнули мимо Оукли. — Прекрасный день.
— Да, но я не погодой любовался.
— Терри? Красавица. Только вот одевается черт знает как. Этот купальник, что на ней, — его же почти нет. Адамс сказал, что когда этот купальник покупали, продавщица завернула его в этикетку с ценой.
— Какой еще Адамс?
— Фрэнки Адамс. Наш гость — один из подопечных Луизы. Еще не наталкивались на него? Наткнетесь. — Лицо Коннистона, лишенное всякого выражения, ясно показывало, какого он мнения об этом Фрэнки Адамсе. Он рассеянно добавил: — Комедиант. Хорошо подражает разным голосам. Лучше всего у него получается Никсон.
Много позже, когда с делами было покончено, Коннистон спросил:
— С Луизой говорили?
— Да, несколько слов. Похоже, она очень обеспокоена.
— А она рассказала о своем последнем диком проекте?
— Нет. Только жаловалась, что вы ее забросили.
— А, это я ее воспитываю, — кивнул Коннистон. Он говорил в своей обычной манере, будто диктуя телеграмму, но тон был воинственный. — Суть в том, что ее обрабатывает Ороско.
— О, и она поддается?
— Да избавит нас бог от безмозглых либералок! Она поддается.
— Чего вы ждете в этой ситуации от меня?
— Поговорите с Ороско. Он ваш друг, не мой — меня слушать не будет.
Оукли неуверенно проговорил:
— Ороско — чертовски хороший детектив, лучший в штате. Я не хотел бы его потерять.
— Частных детективов кругом полно. Лучше потерять его, чем покой. Он настроил мою жену, и я уже не знаю, куда деваться. Карл, скажите этой толстой заднице, что мое терпение скоро кончится.
Оукли невольно улыбнулся: то, что толстый детектив мексиканец и изящная нежная женщина могут вывести из равновесия Коннистона, показалось ему абсурдным и комичным. Он заметил:
— У людей Ороско есть основания для недовольства.
— Тогда пусть идут в суд. С меня довольно. Все равно в головы этих глупых чиканос не вобьешь, что я — законный владелец ранчо. Проклятые чиканос не понимают духа времени. И все их безумные планы разобьются о то, что мои документы на землю в полном порядке.
— Они видят это не так, мексиканцы. Утверждают, что земля была отдана им еще королем Фердинандом.
Коннистон фыркнул.
Оукли продолжал:
— Вице-короли Новой Испании пожаловали Тьерра Роха испанским поселенцам. После войны Соединенных Штатов с Мексикой договор 1848 года гарантировал, что американское правительство будет сохранять имущественные права тех мексиканских землевладельцев, у которых есть соответствующие документы. Теперь чиканос утверждают, что гринго пришли и уничтожили старые испанские документы в мексиканских архивах.
— Неплохо. Эта речь заготовлена для телевидения? Вы теперь работаете на чиканос, Карл?
— Нет. Но я выслушал их и освежил в памяти кое-какие законы. Чиканос могут выиграть это дело.
— Фу, — поморщился Коннистон. — Эти испанские документы — клочки бумаги, подписанные в Мадриде триста лет назад. Они ничего не стоят. И вообще эта земля была когда-то отнята у индейцев. Вот пусть чиканос и спорят с индейцами племени папаго, а не со мной.
— Все это не так просто…
— А мне сложности не нужны. Мне нужно только, чтобы Ороско отстал от моей жены, тогда жена отстанет от меня. Понятно?
Не ожидая ответа, Коннистон встал и подошел к столу. Оукли долго смотрел на его широкую спину. У Коннистона явно испортился характер, он стал очень недоверчивым, подозрительным. Перемены начались давно, исподволь, и сейчас Оукли корил себя, что не заметил этого раньше…
— Я поговорю с Ороско, Эрл, — сказал он наконец. — Я этим займусь.