– Глупая сука! Поняла? – побагровев, ору я. Я едва не плачу. Меня трясет, я вырываю у нее куртку, бормоча: – О боже.
Сзади меня открывается дверь, звенит звоночек, и я беру себя в руки. Закрыв глаза, я глубоко дышу, напоминаю себе зайти после обеда в солярий, может, в Hermès или…
– Патрик?
Вздрогнув от звука человеческого голоса, я оборачиваюсь – и вижу девушку, живущую в моем доме. Несколько раз я видел, как она с кем-то болтала в холле, и всякий раз, когда я проходил мимо, она провожала меня обожающим взглядом. Она старше меня, ей под тридцать, выглядит вполне, немного полновата. На ней спортивный костюм – откуда? Из Bloomingdale’s? Даже не знаю. Она сияет. Сняв темные очки, она широко улыбается:
– Привет, Патрик. Я так и думала, что это ты.
Не имея ни малейшего представления, как ее зовут, я выдыхаю приглушенное «привет» и очень быстро бормочу нечто, напоминающее женское имя, а потом просто смотрю на нее, озадаченный, опустошенный, пытаясь сдержать злобу. Китаянка по-прежнему причитает сзади. Наконец я хлопаю в ладоши и говорю:
– Ну-с.
Она продолжает стоять, смущенная, потом нервно подходит к прилавку. В руке у нее квитанция.
– Странно, правда? Это так далеко, но, знаешь, это действительно лучшая химчистка.
– Тогда почему они не могут отчистить эти пятна? – по-прежнему улыбаясь, терпеливо спрашиваю я.
Мои глаза закрыты, я открываю их только тогда, когда наконец замолкает китаянка.
– Слушай, ты не можешь поговорить с ними? – осторожно прошу я. – У меня ничего не получается.
Она идет к простыням, которые держит старик.
– О боже, – говорит она. В тот момент, когда она осторожно дотрагивается до простыни, китаянка вновь принимается верещать, но, не обращая на нее внимания, девушка спрашивает меня: – Что это? – Она снова смотрит на пятна. – Боже.
– Это… – Я кидаю взгляд на простыни, они действительно выглядят кошмарно. – Это, мм, клюквенный сок, клюква с яблоком.
Она смотрит на меня, неуверенно кивая, потом робко говорит:
– По-моему, не похоже на клюкву, то есть на клюкву с яблоком.
Я долго смотрю на простыни, прежде чем промямлить:
– Ну да, мм, на самом деле это… «Боско». Знаешь, вроде… – Я замолкаю. – Вроде шоколадного батончика. «Дав». Это – «Дав»… С сиропом «Херши».
– Да. – Она понимающе кивает, может быть, с налетом скептицизма. – Боже мой…
– Слушай, ты не могла бы поговорить с ними? – Потянувшись, я вырываю простыню из рук старика. – Я был бы крайне признателен. – Сложив простыню, я осторожно кладу ее на прилавок. Вновь взглянув на Rolex, объясняю: – Я опаздываю. У меня встреча «У Губерта» через пятнадцать минут.
Я направляюсь к двери, китаянка, грозя мне пальцем, снова принимается отчаянно стрекотать. Я смотрю на нее, сдерживаясь, чтобы не передразнить ее жест.
– «У Губерта»? Правда? – спрашивает пораженная девушка. – Он переехал в центр, верно?
– Ага… слушай, боже мой, мне надо идти. – Я делаю вид, что через стеклянную дверь заметил такси, и, пытаясь изобразить благодарность, говорю ей: – Спасибо, мм… Саманта.
– Виктория.
– Точно, Виктория. – Я делаю паузу. – А я что сказал?
– Ты сказал – Саманта.
– Извини. – Я улыбаюсь. – Что-то со мной не то.
– Может, как-нибудь пообедаем вместе на следующей неделе? – с надеждой предлагает она, подходя ближе. Я же пячусь к двери. – Я довольно часто бываю рядом с Уолл-стрит.
– Право, не знаю, Виктория. – Я изображаю извиняющуюся улыбку и отвожу взгляд от ее бедер. – Я все время работаю.
– Тогда, может, в субботу? – пугаясь своей настойчивости, спрашивает Виктория.
– В эту субботу? – спрашиваю я, вновь глядя на свой Rolex.
– Да, – робко пожимает она плечами.
– Боюсь, не получится. Иду на дневной спектакль, «Отверженные», – вру я. – Слушай, мне и в самом деле надо бежать. Я… – Проведя рукой по волосам, я бормочу: – О господи, – затем заставляю себя произнести: – Я позвоню тебе.
– Хорошо, – обрадованно улыбается она. – Позвони.
Еще раз кинув взгляд на китаянку, я выкатываюсь, к чертовой матери, бегу к несуществующему такси и притормаживаю только в двух кварталах от прачечной…
Неожиданно мой взгляд наталкивается на хорошенькую бездомную девушку, которая сидит на ступеньках дома на Амстердамской улице, кофейный пластиковый стаканчик стоит у ее ног. Меня к ней словно ведет невидимая сила. Нашарив в кармане мелочь, я с улыбкой подхожу к ней. У нее слишком юное, свежее, загорелое лицо; из-за этого ее положение кажется еще более ужасающим. Я успеваю рассмотреть ее за те секунды, что прохожу от края тротуара до ступенек, на которых она сидит, склонив голову, тупо уставясь в свои колени. Заметив, что я стою перед ней, она поднимает глаза, на лице нет улыбки. Моя злоба исчезает, мне хочется сделать какое-нибудь простое доброе дело, и, не сводя излучающих сострадание глаз с ее невыразительного, печального лица, я наклоняюсь и опускаю в пластиковый стаканчик доллар со словами: «Удачи».