Скорбной волей я укротил слезный ток и с надеждой долго взирал на водны до тех пор, пока обещанные корабли не приплыли к дикому острову и не увезли к тем полям, где при содействии Марса стяжал предреченную славу троянский вождь и я вместе с ним. Но, верный завету, я расстался с ним, получив дары, и прибыл сюда отнюдь не со злом, как подтвердит вам божественная птица, в лучах Аполлона меня хранящая, но для того, чтобы с миром обрести то, что завещано мне божественными устами и чего я покуда нигде не отыскал. А Этрурия ли это, и это ли алтари, освященные некогда Дарданом, то вы знаете лучше меня, и если это они, значит, путь мой окончен по знаку коня, здесь щедротами Марса нас ждет пристанище, и я прошу без обиды уступить нам поле; а ты, священный бог, опора в нужде, явись и благослови дары, обещанные твоему оруженосцу".
Только Ахеменид промолвил эти слова, как старый дуб дрогнул до основанья, светильники запылали ярче, на священном поле запестрели цветы, кони, стоявшие смирно, вдруг мощно заржали, а сердца людей объял трепет. Тут все жители убедились в чудесной правдивости Ахеменида, не откладывая дела, почтительно заключили с ним мир, и все вместе с еще большим весельем возобновили обряды и игры. А когда наступил конец дня, толпы людей, изъявив герою преданность, отправились по домам. Но неподалеку от того места над приветливыми водами Сарно в просторных домах жила с домочадцами благородная родом и нравом нимфа Корита по имени Сарния, отчего все то место прозывалось Сарнским селением. Услышав о благородном пришельце, она с подругами приветила его на празднике, а потом радушно приняла со спутниками под свой кров. Чая навсегда поселиться в обретенной земле, Ахеменид сочетался с ней, еще девственной, браком, и она зажила с ним, довольная таким мужем. А когда он отдохнул от трудов, то обдуманно приказал закладывать новые Фивы; расчислив созвездия, он, при содействии Марса, воздвиг в его честь стены, поначалу небольшие в охвате, так что только обнес ими священное урочище. А после того как определил места воротам и башням, срубил древний дуб и на его месте воздвиг Марсу храм круглой формы, украшенный мрамором, до сей поры являющий свое величие. Потом он выстроил улицы, высокие башни и дома горожанам, собрав в стены города и жителей Сарнского селения, и разный окрестный люд, и добрым правлением возрадовал подданных. Уже престарелый и убеленный сединами, видя, что возведенный им город полон народу и что переженившиеся его спутники тоже обильны потомством, он, довольный, отдал душу богам. Ему наследовал Иолай, старший сын, а тот, в свою очередь, умножившись годами и достатком, передал власть наследникам. Но к ним Фортуна оказалась не столь благосклонна. Одарив их сначала слишком щедрой рукой, она возбудила к ним зависть в коритских соседях; вспыхнула смертная распря из-за рубежей городских владений, и началась междоусобная брань, которую Фортуна не раз, отдернув благословляющую руку, обращала в урон горожанам. Опечаленные, непривычные к бедам, они пали духом; и часто пеняли на гнев небожителей, которых, казалось, не могли умилостивить ни мольбы, ни жертвы, и были бессильны уразуметь, за какие грехи обрушился на них праведный гнев богов. После долгих споров они пришли к тому, что рок преследует злополучное имя их города, так говоря: "Богам все еще ненавистно имя Фив, и беды, постигшие Кадмово семя, постигнут и нас: по неосмотрительности мы навлечем на себя ту же погибель, какая суждена была детям того, кто решил все загадки Сфинкса, если надолго оставим городу прежнее имя".
После этого дня, с общего согласия, порешили дать городу новое имя, в надежде ублаготворить Фортуну. Но так как на совет собрались люди разного звания, то и желания их оказались различны. Одни желали, чтобы город назывался Маворция по имени чтимого бога, другие говорили, что столь воинственное имя не погасит, а разожжет распрю, и предлагали назвать город Сарния по имени великой жены, третьи желали увековечить имя Ахеменида, четвертые - старейшие - Дардана, и так разошлись во мнениях, что ни жребий, ни что другое не могло их привести к согласию; видя это, они единодушно порешили отдаться на суд богов. Но так как в городе воскуряли фимиам не одному только Марсу, а по обилию ремесел служили разным богам и всем посвятили по храму, то каждый затеплил свои алтари и благочестиво изрек своему богу просьбы. Клубы дыма рассеялись, и боги, тронутые куреньями, жертвами и мольбами, как их просили, сошли туда, где сейчас сидим мы с вами. Тут горожанам предстал и Марс во всеоружии среди ярких лучей с огромным багряным щитом в левой руке, и Сатуриова дщерь Юнона, величавая осанкой и убором, и сдержанная Минерва в блеске доспехов, и хитроумный Меркурий с жезлом и в крылатой шапочке, а за ними прекраснейшая Венера с открытой взору красой и, наконец, Вертумн, который сбросил личины и принял свой истинный облик. Эти шестеро, как поведала нам седая древность, держали совет, но хоть и были исполнены разума, все же не пришли ни к какому решенью. Тогда они призвали в судьи Юпитера, и каждый изложил убедительно свои доводы, но и судья, колеблясь, воздержался от приговора. Однако, измыслив способ положить конец спорам, сказал: "Никто не может справедливо судить о том, чья речь мудрее, когда все боги равно одарены красноречием и ученостью. Пусть дело покажет, на чьей стороне правота; кто в деле одержит верх, тому и подобает дать новое имя Фивам. А чтобы это узнать, мы установим такой порядок: каждый возьмет в руки небольшой посох и ударит им в землю там, где стоит; перед кем от удара возникнет самый похвальный предмет, тому и присудим право увековечить желанное ему имя". Сказав так, он встал, божественными руками сломил молодую ветку кизила и разломил ее на шесть частей, каждому дал по одной и повелел ударить; все разом ударили. В тот же миг перед Марсом между травами и цветами разверзлась земля, и оттуда с гуденьем вырвалось пламя, подобное, быть может, тому, что в клубах дыма являл нашим предкам Везувий; не колеблясь, оно сияло и при дневном свете. Перед священной Юноной от легкого удара, как перед Арионом на водной глади выгнутый дугою дельфин, явился маленький холм и, сбросив листву, засиял чистым золотом. Перед мудрой Минервой, сидящей от нее по левую руку, травы приняли форму одежд, дивных искусной работой и красотой, изменив вид подобно тому, как полотна, сотканные дочерьми Миноя, за грех против Вакха превратились в виноградные лозы и листья.
С восхищением смотрел Меркурий на то место, куда ударил, ибо, как некогда перед фессалнйским юношей на вспаханном поле из змеиных зубов выросли воины, так перед ним возникла из земли всклокоченная борода, острые плечи и все неуклюжее туловище сатира, который, не сказав ни слова, дико озираясь, тотчас уселся. Перед милосердной Венерой вытянулись прямые стебли с яркими зелеными листьями, увенчанные ослепительно-белыми цветками лилий, точно волей Феба - побег ладанного дерева над могильным холмом Левкотои. И наконец, как под ударом Нептунова трезубца из земли возник конь, так перед Вертумном возник вислоухий осел, огласивший ревом округу. Рассмеялись боги, а когда смех утих, вопрошающе взглянули на Юпитера, ожидая его решенья. Погрузившись в высокие думы, Громовержец размыслил над всем, что увидел, и про себя вынес непререкаемый приговор. Прежде всего он отверг, как недостойного, осла, убогого и ленивого, от которого больше шума, чем толка; потом лилии, хоть и прекрасные, но недолговечные и бренные; сатира, скверного и злобного, неуклюжего видом и любителя пакостить, он счел дурным предзнаменованьем; отверг он и одежды, хоть и полезные, но быстро ветшающие, и гору золота за то, что располагает к безделью и вызывает раздоры и беды и только глупцам кажется благородным; и наконец, после долгих раздумий, заключил, что всего полезней огонь, который к тому же вечен и сроден божественным его перунам. Так он и возгласил ожидавшим богам: "О вы, кто вместе со мной пребывает в горних жилищах, окончательным приговором мы даруем честь переименовать этот город воинственному Марсу: он явил дела более замечательные, чем каждый из вас".