— Торопишься, — Сасори с силой привлёк Анко к себе, и рука оказалась зажата между их телами. — Мы только начинаем.
— Это ты мне говоришь, господин Не-заставляй-меня-ждать, он же Давай-по-быстрому-и-выметайся? — проворчала Анко, в какой-то мере раздосадованная. Впрочем, в тот же момент другая часть её существа как всегда получала чистое, незамутнённое удовольствие от осознания того, что Сасори контролирует всё, даже мельчайший её порыв; что игра полностью идёт по его правилам.
— Сегодня я иной, — произнёс Сасори, и его голос зазвучал низко, обволакивающе. — Как и ты — иная.
На мгновение опустив взгляд вниз, на свою одежду, Анко тихо усмехнулась, признавая его правоту. В этом шёлковом кимоно, с причёской и умиротворением в душе она была собой не в большей мере, чем нарочно медлящий Сасори.
— И сегодня мы, — прошептал кукловод ей на ухо, — проведём эксперимент.
Он отстранился, но лишь затем, чтобы повернуть Анко к себе лицом; в руке Сасори возник прозрачный фиал, наполненный перламутровой жидкостью.
Анко расширила глаза в непонимании.
— Сасори, что ты задумал?
— Эксперимент, — спокойно повторил он. — Мне стало интересно, как могут чувствовать обычные люди. Тебе разве никогда не бывало?
«Нет», — должна была ответить она. Но голос не подчинился, а из жестов доступен оказался почему-то лишь отрывистый кивок.
Потому что шиноби сложно, практически невозможно понять, как чувствуют, воспринимают друг друга гражданские — как могут они вести разговор без постоянной оглядки, без просчёта, кто перед тобой и что можно ему сказать, насколько открыться, не боясь при этом получить клинок под рёбра или попасть на пыточный стол. Понять, что значит просто довериться, не подозревая другого в подвохе, злом умысле, шпионаже. «А ведь иногда так хочется…»
— Я так и думал, — кивнул Сасори и отошёл к каминной полке, где дожидались своего часа маленькие рюмки-отёко для саке и стаканы с толстыми стенками, которые Мадара использовал, когда делал свой ставший уже знаменитым коктейль из огневиски с абсентом и поджигал эту убийственную смесь. Значит, до её прихода кукловод как минимум обшарил шкафы в кабинете. «Дерьмово», — заключила Анко и про себя ругнулась: вот опять она думает о подвохе. Ксо.
А Сасори тем временем уже вылил понемногу Амортенции в две отёко и наполнил стаканы водой. Затем он обернулся и поманил Анко к себе.
— Всё честно, — произнёс он; отблески пламени камина захватывающе играли в его глазах, на красновато-рыжих волосах. — Мы будем пить зелье из одного флакона, никакого антидота нет.
Анко смотрела на Сасори и вспоминала все те разы, когда он мог, имея контроль, отравить её, свернуть шею, перерезать горло, задушить — и не сделал этого. Вспомнила то, как сама тянулась к кунаю, но в последний момент останавливала руку; то предложение Мадары убить кукловода для неё. Ведь это всё — что-то же значит, так? Хотя бы то, что они могут попытаться, лишь попытаться довериться друг другу только на одну эту ночь.
Как же это сложно — просто довериться, когда всю жизнь тебя учили не доверять. В особенности — одному из тех, за кем охотилась: нукенину, а значит, врагу; тому, в ком нужно видеть цель, объект для шпионажа и, в идеале, устранения… Вот только в последнее время что-то сбилось в идеальной настройке, и цели, прежде безличные, вдруг стали людьми. Со своими привычками и особенностями, привязанностями и переживаниями, которые хотелось изучить без подоплёки, просто потому что интересно.
А ещё интереснее — дать кукловоду в руки новый козырь, вдобавок к телу ещё и то, что осталось от души; посмотреть, как распорядится этим, как использует… против неё?.. для неё?.. как?..
— Я дура, если поверю тебе, — хмыкнула Анко, но взяла одну из отёко. Потому что да: она дура, и дура любопытная. А может, ещё и сошедшая-таки с ума. — Сейчас нужно?..
Коснувшись пальцами её виска, Сасори убрал за ухо пряди, и Анко едва почувствовала, как он вырвал волосок. Какая неожиданная от него деликатность… Эта ночь однозначно странно влияла на них обоих — Анко была не менее осторожна.
— Теперь добавляем, — они одновременно опустили волоски друг друга в свои рюмки, и Сасори взял с полки стакан. — На этот объём — три капли, и тогда, проснувшись, мы снова со спокойной душой сможем строить планы убийств.
— Только эта мысль меня и греет, — пробормотала Анко, глубоко втягивая в себя аромат зелья, не способная им надышаться.
Запах древесины, металла, осенних листьев, сохнущих после дождя. В голове тут же возникает ассоциация: центральный парк Конохи, позапрошлый октябрь, когда без конца лило каждый день. Закупившись онигири и данго, она, только вернувшаяся с миссии и сделавшая доклад Хокаге, промокшая до нитки за время последнего перехода до деревни, но ужасно довольная, сидит на качелях на детской площадке, радуясь тому, что дождь, наконец, перестал, и выглянуло солнце. Кажется, Анко ему тогда, запрокинув голову, улыбалась…
Она позволила трём каплям блестящего снадобья сорваться с края рюмки и слиться с водой в стакане. Сасори поступил так же, после чего без промедления очистил и свою, и её отёко от зелья. Поболтав немного стаканы, размешивая, они пересеклись взглядами и чокнулись прежде, чем выпить.
Они точно чокнулись.
Мгновения шли, складываясь в секунды, минуты. Анко глубоко, тяжело дышала, но пошевелиться не могла: нечто странное происходило с ней, с её телом, мозгом, системой чувств, и травленный за жизнь всем чем угодно организм отчётливо сигнализировал: опасность, яд!
Однако это чувство постепенно рассеивалось, притупляясь и переходя в фон, пока не исчезло совсем. На смену ему пришли другие ощущения, куда менее привычные и нормальные: безоговорочное расположение, готовность полностью отдать себя, всё своё существо в чужие руки, желание добиться внимания… без боязни и единого рефлекса в подкорке. И на душе — легко-легко, нет привычно давящего кома обязательств, предписаний и норм.
«Так вот как… — мысли — обрывками в голове, впервые за годы такой чистой, необременённой. — А он чувствует то же?..»
Сасори медленно поднял руку, приложил ладонь к её щеке, легко поглаживая большим пальцем скулу. Анко улыбнулась и с тихим урчанием потёрлась об его руку, наблюдая, как расслабляются мышцы на его лице, как сползает маска. Помнится, она хотела напоить его, чтобы узнать, каков Сасори без фальши; кто же знал, что поить его нужно Амортенцией?..
Так всё-таки, какой он? Любопытно просто отчаянно. Его рука тёплая, без единой мозоли, но в совсем свежих мелких-мелких шрамах от резца — порой в порыве вдохновения и мастер может порезаться; ничего, если ещё не успел, скоро залечит плоды вечерних трудов. Его взгляд — тягучий, внимательный, изучающий, но не так, как обычно, когда буквально видишь огромную сеть тёмных планов, корректировки в которые вносятся по результатам наблюдений. Сейчас это внимание спокойное, чуточку любопытное и очень живое.
— О чём ты думаешь?
— Странно, но не о том, что ты меня, по сути дела, отравил, — ответила Анко и вновь потёрлась об его руку. — Я сейчас вспоминаю, как пыталась напоить тебя на приёме в Министерстве — помнишь?
— И потом мы ещё целовались в подворотне на глазах у Пожирателей Смерти, — шутливо напомнил Сасори. — И сражались с ними. Ну а после — переспали.
— Да, замечательный выдался вечерок! — засмеялась Анко и прильнула к нему. — А ты о чём?
— О твоей коже, — Сасори вновь провёл пальцами по её щеке, спустился на шею, перебрался на затылок, слегка оттягивая ворот кимоно. — О том, какая она приятная на ощупь, чистая и гладкая, несмотря на то, что можно было бы ожидать у куноичи. Я ведь видел много куноичи, — свободную руку он опустил на пояс её кимоно, — без одежды, даже без внутренних органов — марионеткам они не нужны, сама понимаешь… Но ни одной не было так приятно касаться.