— Лучше попросите Хинату, — сумев выжать из себя серьёзность, посоветовала она. — Я-то в последний раз проводила чайную церемонию года два назад, если не больше, во время миссии по сбору информации в доме одного политика, — ох и стоило же ей труда сдержаться и не придушить старого ублюдка в постели. — А вот у неё в клане наверняка была постоянная практика.
— В этом нет сомнений, — кивнул Тобирама. — Однако Хината — робкое дитя…
— Сенджу говорит, ей не передать всего шарма церемонии, — закончил за него Мадара, прожигая Анко требовательным взглядом. — Всё необходимое мы раздобудем. Просто ставим в известность, чтобы ты была готова.
— А что, сами вы Первого не развеселите? — проворчала она — уступать Учихе не хотелось очень. — У меня есть свои дела, вообще-то…
— Либо добровольно, либо под гендзюцу.
— Мадара, — с лёгким укором проронил Второй и повернулся к Анко. — Мы просим тебя.
И Анко сдалась — отказывать Второму Хокаге было неловко.
— Есть, Хокаге-сама, — протянула она. — Приказ есть приказ, что уж.
Будь на его месте Первый или даже Четвёртый, попробовали бы шутливо (а Первый, вероятно, и искренне) заверить, что это просьба, и Анко вольна отказаться. Тобирама же хладнокровно кивнул.
— Мы сообщим тебе, когда всё будет готово, но скорее всего к завтрашней ночи.
— Дольше терпеть ноющего Хашираму невозможно, — скучающе вставил Мадара.
Анко едко улыбнулась.
— Жаль, что абсент кончился, да?
Мадара смерил её взглядом, каким смотрят на ребёнка, очень настойчиво пакостящего, но которого до последнего не хочется наказывать. Тобирама же сделал вид, что стена тоннеля очень его заинтересовала.
К вечеру у неё всё было готово: три образца волос аккуратно завёрнуты каждый в свою бумажку и теперь ждали в кармане бессменного пальто джонина часа, когда будут переданы Сасори. К нему Анко собиралась идти только после отбоя — раньше сопряжено с риском быть замеченной. К тому же, сразу после ужина директор изъявила желание поговорить.
— Профессор Митараши, — начала она, когда Анко вежливо, но категорично отказалась от чая. Опустившись в кресло с розовой обивкой, стоящее за письменным столом, на который были накинуты весьма странные, по мнению Анко, вязаные салфетки, директор налила чай себе и потянулась к сахарнице. — Как вы, я полагаю, слышали, — раз, — прошлой ночью в моих покоях, — два, — имело место неприятное происшествие, — три. — Вы знаете, о чём идёт речь?
— Итачи мне рассказал, — четыре. — Петарда многое повредила?
— Достаточно, — пять. — Можете ли себе представить, восстанавливающая магия на эти повреждения не подействовала!
Крышка сахарницы вернулась на место. Неужели! Анко начала грешным делом думать, что Долорес собралась наполнить чашку до краёв и пить расплавленный сахар.
— Ничего себе, — присвистнула Анко, что вполне входило в её образ немного простоватой и мало знающей о правилах хорошего тона девушки. — Кто мог так зачаровать фейерверк?
— Вот и мне это очень-очень любопытно, — Долорес улыбнулась так приторно-сладко, что Анко поспешила воскресить в памяти хладнокровное лицо Второго — иначе случился бы передоз милотой. — Может быть, у вас есть догадки?
«Не догадка, а уверенность: Дей».
— Ни единой, — сокрушённо покачала головой Анко, удерживая себя от того, чтобы поморщиться; за день верёвка порядком натёрла, ведь двигалась Анко много, а кое-где, в частности на шее, наверняка и вовсе до крови. О некоторых участках на своём теле Анко вовсе старалась не думать, хотя абстрагироваться довольно непросто. — Были бы в школе близнецы Уизли, я бы подумала на них, но так…
— А что их друг, мистер Джордан? — вкрадчиво уточнила Амбридж, размешивая чай.
— Ну нет, Долорес, — куноичи вновь помотала головой, но уже осторожней. — Ли, конечно, беспокойный парень, но у него нет тех талантов в магии, что у близнецов.
— А мистер Тсукури? — директор сузила глаза и поднесла ко рту кружку. — Вроде бы он спокойный юноша, однако я всё время опасалась, что он попадёт под негативное влияние приятелей…
— За это можете не переживать. Сасори и Итачи за ним присматривают, — с невольной улыбкой заверила её Анко. Верёвки на теле вызывали дискомфорт, причём в первую очередь — моральный: путы означают плен, а плен — проблемы. С другой стороны, они заставляли думать о Сасори: о его стальной воле, об идеально контролируемой, острой, как кристаллы песка, чакре, об умелых руках, способных творить чудеса самого разного толка. Ксо, вот даже теперь: верёвки жгут, и создаётся иллюзия, что это — взгляд Сасори, которым тот впивается, находясь где-то поблизости, готовясь напасть… Какая замечательная форма близости, стоит чаще её практиковать.
— Что ж, тогда я, кажется, могу на его счёт не волноваться, — проговорила Долорес, сделав ещё глоток чая, и слегка улыбнулась. — Я доверяю Итачи.
Захотелось рассмеяться ей в лицо — не позволил здравый смысл и то, что путы крепко сжимали грудную клетку, глубоко дышать было проблематично. Но всё равно… Доверять Итачи — человеку, который лгал едва ли не лучше, чем владел Шаринганом, который весь мир за нос водил и открыл правду о себе только когда его конкретненько так припёрли к стенке!.. Ну и дура же вы, Жаба-сан!
Об этом своём открытии Анко не преминула сообщить Сасори, когда заявилась к нему.
— То есть, ну вот совсем дура! — вдохновенно вещала Анко, вышагивая по кабинету кукловода от рабочего стола, за которым тот сидел, к камину и обратно. — Мозгов — ни на грамм! Доверять Итачи — это же надо додуматься! — она резко сбавила обороты и, облизнув губы, расплылась в хищной улыбке. — А как она улыбалась, вспоминая его…
— Могу себе представить, — отозвался Сасори, её пылкой речью скорее раздражённый, чем впечатлённый. — Мне кажется, произошедшее в результате нашей с Дейдарой шутки всё-таки повредило ей психику.
Анко вновь дошагала до стола и на этот раз остановилась возле него.
— Слушай, ну что вы тогда с ней сделали, а? — спросила она, заискивающе глядя на кукловода. Тот, сосредоточенный на проверке домашних заданий, этого не увидел.
— Если так любопытно, узнай у Мадары, — ответил Сасори своим особенным «отстань-пока-я-не-взял-сенбон» тоном. — По сути, до итоговых масштабов раздул пламя именно он.
— Сасори, ксо! — возмутилась Анко, но сама почувствовала, что бодрость выходит слегка переигранная, а потому решила опять понизить голос и, наклонившись к нему, зашептать: — Ты ведь понимаешь, что мне хватит дурости и правда спросить. Подозреваю, Мадара потребует, чтобы я не совала нос, куда не следует, — но я всё равно же суну, и тогда…
— Я всё-таки получу куклу, которую хочу, — бесстрастно заключил Сасори. — Главное, чтобы Первый не решил на так удачно подвернувшемся трупе учить Сакуру медицине — попортят ведь.
— Какой ты заботливый… — шумно выдохнула Анко, а затем вынула из кармана и положила перед ним поверх чьего-то эссе три самодельных бумажных конвертика.
Несколько секунд Сасори смотрел на них, словно пытался понять, почему вообще Анко пытается привлечь его внимание именно таким способом. Потом, впрочем, взял их и, поднявшись из кресла, отошёл ко второму столу, на котором помещался котёл, инструменты и редкие склянки — большая часть аккуратными рядами выстроена на полках. Там он взял флакон, который показывал Анко накануне — тот, что с Амортенцией, блестящей байдой, — и чёткими, опытными движениями разлил его поровну на шесть склянок.
— Подойди, — позвал он, и Анко, до того внимательно наблюдавшая за его выверенными действиями, приблизилась. В её понимании было в отточенных движениях опытного шиноби что-то почти завораживающее. — Добавь сама, — сказал Сасори, протягивая ей конверты, — а я добавлю свои. Другой не должен видеть.
— О-о… — протянула Анко, начиная понимать.