Надо было как-то возвращаться. В город, на работу, к почти нормальной жизни. Думать, как быть Данилу теперь. Без бумажки ты букашка, а где взять поддельные документы, они не знали. В нынешнее время все сложно, пробить даже идеальные бумаги по базам данных дело пары минут.
Два дня спустя они собрали вещи, и Даша вызвала такси.
Глава 6. Преступление и побег
Лист, если верить классику, прячут в лесу. А мертвый лист в мертвом лесу[18]. Петербург — каменный зомби, поглотил еще одну пару после загородного отдыха.
Сверните с Лиговского к Обводному, и из имперской столицы попадете в лабиринты проходных дворов, обшарпанных желто-пегих домов, где свободно ориентируются, кажется, одни местные тощие кошки.
Но и им не везет. Одну такую пыльную бедолажку, расплющенную грузовиком у поребрика, разглядывал высокий и стройный молодой брюнет в джинсе, почему-то в темных очках. Он присел на корточки, словно ребенок, впервые близко увидевший смерть.
Никто в поздний час не прошел мимо. Никто не видел, как у серого силуэта зашевелился хвост. Плоское тельце округлилось, зашевелились лапки, словно еще бежали по предсмертным кошачьи делам, дернулись уши. В мертвом прищуре глаз блеснуло.
Кошка подняла полосатую черно-серую голову и уставилась на наблюдателя. Тот не удивился нисколько. Снял очки, открыв очень темные недобрые глаза, протянул белую холеную ладонь и пощелкал пальцами. Кошка, или то что управляло бывшей кошкой, понюхала… отпрянула, вскочила и побежала прочь, семеня как живая.
— Коть сказал неть, — проговорил молодой человек, — дура, далеко не…
То, что случилось, походило на маленький взрыв. Кошка точно расплескалась по афальту, вмиг стала бурым пятном мерзкого вида. Ни костей, ни шерсти.
Человек поднялся и покачал головой.
— Ну не судьба ей, — прошептал он.
Осенний Петербург странное место. По Невскому фланируют модницы, играют на углах уличные рокеры, перебирая и перевирая песни Цоя и Науменко — интересно, видят ли они «оттуда», слышат ли?
А в паре кварталов в сторону пусто, и редко проедет запоздавшее такси с усталым водилой — домой, домой, в новые спальные районы, в свою высотную норку в картонном многоэтажном человейнике.
Фигура прохожего Данилу не понравилась издали. Вихлястый молодой человек в синем спортивном костюме, черная дутая куртка накинута на плечи, на вид нетрезвый. Да, отчетливо донесло сивушный дух, правда, свежий, не застарелый. Покачиваясь, хотя и сохраняя более-менее верный курс, неприятный пешеход пересекся с ним у фонарного столба, лампа уже горела, тускло, правда, вполнакала. Внезапно, со свойственной бухарикам тупой бодростью, шатнулся к нему со словами «Серый, сколько лет, ты што ль?», попытался ухватить за руку, облапил за плечо.
Данил отодвинулся, не скрывая брезгливость, проворчал «какой я те Серый, уховерт».
Пьяный затряс головой чересчур уж резво, забормотал «извиняссь, обшиблссс..» и споро зашагал прочь, очень уж ровной походкой.
Данил ощутил что-то вроде тошноты. О которой давно забыл, и хлопнул себя по боку локтем.
Сумка! Сумочка с талисманом!
Пусто.
Кошка.
Теперь он.
Ноздри отлично запомнили маскировочный алкогольный дух. Данил кинулся следом, экс-пьяный не успел еще… услышал, обернулся — бледные смазанные черты. Видок у Данила был такой, что щипач рванул рысью, к каналу, что-то чуя уже драной многажды шкурой.
Он бежал быстро, молодыми ногами, вполне трезвый. «Мне для запаха, дури у меня своей хватает», всплыло в памяти Данила, когда между ними осталось метра два.
Берег Обводного, черный блеск воды в каменном ложе. Луна, круглая и похожая на череп, стала кроваво-красной. Данил с удивлением услышал низкое рычание, свое, и прыгнул. Куда-то в канал к черту улетели темные очки.
Что-то рвалось из не его более тела, голодное и яростное.
Он сбил воришку с ног, страшным ударом головой сломал тому нос — хрустнуло, но крикнуть тот не успел. Тот, настоящий в Даниле вцепился ему в кадыкастое бледное горло, зарычал, вгрызаясь, глотая горячее, пьяно-сладкое. Наливаясь чужой жизнью и шалея, как не срывался никогда в оргазме.
Несчастная жертва еще копошилась, из порванной шеи толчками выбрасывало алую кровь, и тот, внутри Данила, пил длинными упоенными глотками, боясь только упустить хоть каплю.
Пока тело под ним не затихло.
Он выдернул из-за пазухи убитого им свою красную сумочку, ощупал, твердый предмет на месте, внутри. Оглядклся, ощущая вместо слабости от перенапряженных сил — внутреннее упоение. Наверное, похожее на наркоманский приход от долгожданного героина, чистейшего. Он не принимал при жизни ничего серьезнее травки, так уж вышло, но теперь мог представить, да, мог.