Иногда он говорит: «Откуда вы взялись на мою голову?» Это значит, что он уже не может без меня обходиться. Я быстро усвоила, что все его слова нужно воспринимать шиворот-навыворот. Думаю, что это ему во мне и нравится. И мне в нем тоже. Я не люблю прямолинейных людей. Или тех, кто считает себя таковыми. Порой их «Вы хорошо выглядите» означает, что у меня синяки под глазами, а «Вы такая порядочная женщина!» красноречиво свидетельствует о том, что я настоящая курва, которая спит и видит, как мсье Паскаль подписывает завещание в ее пользу. Еще устраивает то, что в мои обязанности не входит мытье посуды, что мне не нужно драить полы и пылесосить ковры.
Мсье Паскаль встает в три часа то ли утра, то ли ночи. Разве я могу просыпаться так рано? Он это понимает и не зовет меня, даже если у него выкручивает суставы. Хотя в такие ночи я и сама это чувствую (у меня невероятное чутье!) и спускаюсь, чтобы принести таз с горячей водой и достать из аптечки едкую зеленую мазь. «Убирайтесь прочь…» — стонет он, опуская руку на мою склоненную над его коленями голову. Я изо всех сил втираю мазь, и его ноги постепенно становятся теплыми, а мои ладони просто-таки горят огнем. Когда боль становится невыносимой, он глубже запускает пальцы в мои волосы и треплет их так, что утром мне трудно расчесываться.
Если бы наши гости, которые, собственно, бывают у нас не так уж и часто, отвели в сторону занавес своего измерения и на миг оказались здесь — о, что бы они подумали!
Однажды, представив себе это, я рассмеялась.
Утро наступает для меня примерно в девять. Я отправляюсь в ванную, наполняю джакузи, выливая в него полфлакона пены с лавандой, надеваю наушники и слушаю свою любимую мелодию Мишеля Леграна. Какую — не скажу.
Потом пью кофе с круассанами. Я ненавижу круассаны! Терпеть не могу всякие булочки и пирожные, которыми пропах весь центр города. Но круассаны — это ритуал. И я его исправно соблюдаю — а вдруг у меня за спиной окажется та добрая женщина, которая встает ни свет ни заря, печет их для такой шушеры, как я, и заставляет своего сына-школьника развозить в плетеной корзине по адресам, указанным в визитках.
Мне уютно. Я нажимаю на пульт плазменного экрана и вслед за диктором прилежно повторяю все слова. С каждым днем незнакомых становится все меньше. Впрочем, мсье Паскалю очень нравится мой акцент. Я пытаюсь сохранить его. Поэтому слушаю не только Леграна, а еще один диск, который привезла с собой:
Когда мсье Паскаль попросил рассказать, о чем эта песня, я ответила, что она про курву, которая отравила старого и очень больного мужа-миллионера, завладела его кредитными карточками, а потом, не вынеся угрызений совести, пошла на высокую кручу, прыгнула с нее в глубокое море и утонула, а потом…
Мсье Паскаль покачал головой и сказал, старательно произнося незнакомые слова: «Моя дьивчьенко пьечьяльна… — это курва?»
В десять я одеваюсь. Вернее — раздеваюсь, то есть снимаю махровый пушистый халат. На мне только длинная шифоновая накидка. Такой вот квадрат с дырой посередине… Честно говоря, я бы могла ходить по этому дому вообще голая, но это не входит в планы мсье Паскаля. В отличие от меня, он человек довольно-таки целомудренный. Да и никаких планов относительно меня у него нет. И это мне тоже нравится, ведь когда я со своим чемоданом ввалилась в этот шикарный дом на окраине, подумала, что мне здесь придется пылесосить не только ковры…
Хорошенько завернув остатки круассанов в туалетную бумагу, я незаметно кладу их в мусорный пакет. Я закрываю дверь своей комнаты и окунаюсь в романтический полумрак, среди картин, развешанных на стенах вдоль отполированных перил длинной лестницы, каждый поворот которой отмечен присутствием львиной или лошадиной головы. На портретах — люди в средневековых одеждах, некоторые — в белых или черных париках. Кружевные воротники, золотые пряжки. Неровный свет, шорохи, выразительная тишина… Я раскланиваюсь с каждым портретом, и тело мое становится невесомым под их взглядами. Я — призрак. Мы играем в игру, кто из нас живее. Каждый мой шаг вниз — шаг в прошлое, каждая ступенька измеряется годами. Шаг — и сразу минус пятьдесят! Порой мне кажется, что, спустившись с последней, я окажусь в райских кущах и положу начало жизни на той песчинке, что бессмысленно вращается внутри лифта!