Он выбежал на улицу. Народ устало и довольно расходился на ночлег. В одной из соседних лачуг люди уже ворочались, устраиваясь поудобней.
Вождь отодвинул полог и заорал в черную щель:
- Гьямба, старая сука, где ты там?!
В ответ раздался испуганный голос:
- Я здесь Нбаби, здесь!
- Вылазь, - коротко распорядился вождь.
Из лачуги выбралась старая женщина - та самая, что три месяца назад присматривала за рожающей Зуби.
- Где малыш Кофи?
- Здесь, Нбаби, тоже здесь. Его весь день кормила моя дочь. У нее всегда полно молока. Твой внук спит.
Старая Гьямба удивилась, что после ее ответа вождь еще более разволновался.
- Где Зуби?
- Не знаю, - пролепетала женщина. - А Кофи спит...
- Это я слышал! Когда ты видела Зуби в последний раз?
- Утром, Нбаби, утром! Твоя дочь принесла твоего внука.
- Зачем?
- Она сказала, что идет за кореньями...
- С кем она ушла?
Бедная Гьямба смотрела на вождя ничего не понимающими глазами. Что произошло?
- Я не знаю, Нбаби. Многие женщины ходили сегодня за кореньями в сторону Абомея...
- Это я без тебя знаю! - оборвал ее вождь, все более распаляясь. - Я не знаю другого: где моя дочь? Вот что, Гьямба. Живо собери на площади всех, кто ходил сегодня за кореньями в сторону Абомея.
- Сейчас? - переспросила Гьямба.
- Немедленно! - прогремел вождь и кликнул силовые структуры: - Эй, Параку! Эй, Канди! Идите с этой дурой по домам. Отправляйте на площадь всех, кто собирал корни в стороне Абомея, пока мы охотились.
Черные гиганты переглянулись. Они уже перехватили сваренной кем-то на скорую руку бегемотины и теперь мечтали только спать, спать и спать.
Но делать нечего. Полусонные жители потянулись на площадь.
Ошеломляющая весть о том, что пропала младшая дочь вождя, сдувала остатки сна.
Капитан Кондратьев разрывался на части.
Спустя четыре дня после захвата резиденции позвонили из советского посольства. Капитан напрочь забыл о существовании этого учреждения в покоренной им стране. И вот на тебе. Пришлось ехать.
Капитан захватил с собой друга Иванова. Бронированную дверь распахнул охранник с кобурой на боку. Несколько мгновений он стоял, не решаясь впустить двух верзил, с ног до головы увешанных оружием.
Наконец - видимо, сообразив, кто в городе хозяин, - охранник провел гостей в приемную и скрылся за звуконепроницаемой дверью.
Сей же миг вернувшись, он объявил:
- Товарищ Кондратьев, товарищ посол ждет вас!
"А Серега?" - чуть не сорвалось с языка у капитана. Он подмигнул прапорщику, развел руками, мол, ничего не поделаешь, в чужом монастыре свой устав. И шагнул в кабинет.
- Василий Константинович! - с этим воплем к нему бросился толстяк с большой плешью, очень похожий на артиста Евгения Леонова. - Разрешите от всей души поздравить вас с блистательным исполнением задания партии и правительства!
Мы ежедневно передаем в Москву сводку оперативной обстановки, и там, наверху, очень довольны. Это же бархатная революция!.. А теперь я хотел бы оставить вас наедине со своим сотрудником Павлом Федоровичем, вот он, познакомьтесь...
Не вымолвивший ни единого слова во время этой тирады Кондратьев обнаружил вдруг в кабинете еще одного человека. Дверь за послом захлопнулась. Щуплый бледный человек поднялся навстречу из-под портрета Генерального секретаря Брежнева.
- Поздравляю, Василий Константинович, поздравляю, - капитан ощутил в своей ладони хрупкую девичью ручку, и в памяти некстати всплыла красавица Зуби. - Присаживайтесь. Меня попросил поговорить с вами Борис Петрович...
Могучая привычка едва не вогнала капитана в стойку "смирно". Едва удержался.
Не было большего авторитета для Василия Кондратьева.
- Слушаю вас, - только и сказал он.
Павел Федорович, хотя и не имел дагомейского загара, вопросы задавал по существу. Капитан отвечал в письменном виде.
Он давно не работал авторучкой в таком объеме. Прошел один час. Второй.
Третий. Ныли пальцы правой руки. Росла стопка исписанных листов. Маялся в приемной верный друг Серега. Капитан с ужасом думал, какое количество дел накопится в роте за его отсутствие, и бросал тоскливые взгляды на щуплого бледного человека.
- Послушайте, Василий Константинович, а что это за побоище на набережной Прогресса? - неожиданно спросил посланец Москвы. - Как дело было?
Рука капитана застыла над бумагой.
Что отвечать? Как отвечать? Если бы не авторитет Бориса Петровича, он бы не раздумывал ни секунды.
- Вчера группа местных жителей проявила неуважение к Советской Армии, выдавил наконец Кондратьев.
- Пишите, - равнодушно сказал человек без дагомейского загара. - Не забудьте указать, кто и по чьему приказу восстановил честь и достоинство Советской Армии.
- Что это значит, Павел Федорович?
Какое это имеет отношение к операции?
Человек без загара покосился вверх, на портрет Брежнева, словно испрашивая совета у мудрого вождя. Потом махнул рукой.
- Ладно. Не будем делать парижских тайн, - сказал он. - Среди избитых парней оказался сын ближайшего сподвижника товарища Ногмы. Сын человека, который сидел в тюрьме еще при французских колонизаторах. Этот юноша пострадал больше других. Выбиты передние зубы, сломана челюсть, сотрясение мозга, на теле многочисленные кровоподтеки. Кроме того, мальчишка был сброшен в реку, сломал при падении ногу и вообще чудом не утонул. Чтобы принести хотя бы формальные извинения, мы, как вы понимаете, должны знать, что на самом деле произошло.
- Все произошло на моих глазах, - твердо сказал капитан. - Вы говорите именно о том парне, который бросился на прапорщика Иванова с ножом. Естественно, негритенку не поздоровилось.
- Пишите, - повторил человек без загара. - Но имейте в виду: все потерпевшие в один голос утверждают, что какой-то громила подошел к их мирной компании и принялся избивать всех без разбора. Молодой человек выхватил нож только после того, как решил, что белый решил забить их насмерть.
После четырехчасового общения с посланцем Москвы капитан выбрался из кабинета легкими винтами. Подобное ощущение он испытывал на тренировках вестибюлярного аппарата, когда его вертели и трясли в дьявольских тренажерах, словно он груда камней, а не живой человек.
На улице перед посольством покуривал прапорщик Иванов.
- Друг, оставь покурить, - жалобно попросил Кондратьев словами Владимира Высоцкого.
- Что с тобой делали, Вася? - спросил прапорщик, усаживаясь за руль джипа.
- Мудохали, - уронил капитан и промолчал всю оставшуюся дорогу.
С этого момента эйфория первых дней быстро испарялась. В тридцать лет очень приятно устраивать государственные перевороты, но нельзя забывать, что в этом деле, как во всяком другом, существует разделение труда.
Кто-то переворачивает, а кто-то потом налаживает нормальную жизнь. Ну, настолько нормальную, насколько нормальной она представляется заказчику.
Спустя неделю после того, как рота капитана Кондратьева привела к власти в Дагомее председателя Социалистической партии Хериса Ногму, на Лубянке и на Старой площади окончательно поверили в стабильность нового режима.
У специальных московских товарищей начались загранкомандировки. Один за другим советники, инструкторы, специалисты покидали салоны самолетов и ступали на трапы, чтобы погрузиться в терпкий воздух и экзотические проблемы Западной Африки.
Аэродром Порто-Ново капитан поручил охранять одному из отделений взвода сержанта Агеева. Еще одно отделение Кондратьев выделил для патрулирования территории порта.
Этого было явно недостаточно, но в городе находилось немало других важных объектов. Почта, телеграф, мосты - все орешки непросты. Караул пришлось поставить даже у Национального банка. Банк сгорел, а ценности остались в глубоких подвалах, устроенных еще французами.