Кроме того, после непродолжительной поездки автомобилем или поездом через идиллический суррейский ландшафт она может очутиться в шумном, пьянящем Лондоне. Кисс любит здоровую сельскую жизнь, но любит и находиться в центре внимания, среди людей — в кофейнях, на обедах, на балах. Дом у нее — полная чаша, а если чего недостает, так можно заказать прямо с доставкой на дом, деньги-то есть.
Лесоторговец в самом деле подарил своей Кисс поистине королевскую резиденцию. Полярник в этом жилище не владыка, а скорее, интересный и романтический гость — этакий странствующий трубадур, у которого в запасе множество пылких и всем известных баллад. Его имя и слава придавали сельской роскоши оттенок необычайности.
Полярник вновь под окном Богини. Он надеется, что они вместе поедут в Норвегию. Не как полярник с женой, но хотя бы как Энгельбрект Гравнинг и супруга лесоторговца — тихо, без шума. Наверно, потому маскировка и была так важна.
10 февраля он пишет Леону: «Программа все же чуточку изменилась. Кое-что не позволяет Кисс уехать, и я жду до пятницы 24 февр., стало быть, дома буду в понедельник 27-го». Кое-что не позволяет, как всегда, — не позволяет оставить сыновей, не позволяет выйти замуж за другого. Может, именно эти вечные препятствия и притягивают Амундсена, бросают ему вызов, ведь по натуре он вообще не привык отступать, ни перед чем.
В остальном «спецкурьеру» норвежского государства делать в Лондоне особенно нечего. Свое сердце он предоставил заботам врача; «Мод» препоручил Вистингу и Хаммеру; закупкой самолетов занимается Леон. В полной ли мере управляющий осмыслил значение этого нового элемента? — спрашивает себя Амундсен. «Как я уже говорил, они принесут эксп. большую экономическую пользу, нежели что-либо иное. Ведь фактически мы сможем все время летать и к "Мод", и от "Мод". Ты хорошо знаешь, нам подбросят деньжат, если мы сможем первыми пролететь над полюсом», — пишет он Леону. В том же письме изложены стратегические принципы, касающиеся прибытия в Христианию: «И наконец, позаботься, пожалуйста, чтобы я мог сразу же уехать домой, в Урбг. Как сказано выше, на протяжении всего плавания я останусь в своей каюте, а на берег сойду в синих очках».
В тот мартовский понедельник возвращение полярника на родину происходит в полном согласии с инструкциями насчет возвращения с Южного полюса. Скрытность, маскировка стали удобной привычкой. И не только: все это говорит и о характере человека, не желающего в угоду общественности лишать себя свободы действий. В Сиэтле он видел, как французский полководец, герой войны генерал Фош[114], следовал по городу в торжественной процессии. «Бедняга, — писал он Леону, — мне было жаль его. Он походил на зверя в клетке, отдавшего себя на произвол судьбы».
Для победоносного военачальника бесконечные парады входили в обязанность. А Руал Амундсен не хотел, как Фош или — еще более близкий — Фритьоф Нансен, мириться с требованиями и ожиданиями общества[115]. Не хотел брать на себя иных обязательств, кроме тех, какие возлагал на себя сам. Не попадался в ловушки, был по-прежнему суверенным, независимым. Поэтому он мог ошеломить и внушить уважение, но вдобавок выглядел человеком, у которого есть что скрывать, есть что-то на совести.
В письме Гудрун и Роберту Маус полярник объясняет свое инкогнито нежеланием «связываться с газетчиками». И добавляет: «Кроме того, совершенно незачем, чтобы кто-то прознал, откуда я приехал». Приехал он из Лондона. И старался кое-что скрыть. Побывав в гостях у замужней женщины, он подобно большинству мужчин чувствовал необъяснимые уколы совести.
«Девочкам очень нравятся здешние места и чудесный свежий воздух, и они шлют дяде Хокону и тете Адельхейде большой-пребольшой привет», — пишет полярник своему сиэтлскому агенту. В Свартскуге он проводит несколько недель, целиком отдаваясь роли деда для своих сибирских дочек. Все сиэтлские дела он препоручил Хаммеру, которого «без малейших колебаний» намерен сделать «генеральным директором» экспедиции. «Я целиком и полностью Вам доверяю и высоко ценю Вашу мудрую дальновидность», — твердит он во время долгой разлуки этому американцу датских кровей.
114
115
Нежелание Амундсена «мириться с требованиями и ожиданиями общества» в стремлении сохранить свой внутренний мир и индивидуальность от посторонних было отмечено Куком в воспоминаниях о посещении его Амундсеном в Ливенвортской тюрьме в 1926 году, не использованных Буманн-Ларсеном.