Впрочем, газетные заголовки об обнаружении обломков по-прежнему мелькали среди прочих новостей — уже не на первых страницах, но и не забытые совсем. Кто-то увидел самолет в море у берегов Ньюфаундленда. Обломки другого самолета выудили на датском побережье. Но ни то, ни другое не было «Латамом». Недели шли и превращались в месяцы. Настал 1929-й.
10 января, посреди полярной ночи и зимних штормов, снова появилось сообщение о находке поплавка, который, предположительно, принадлежал «Латаму». Его обнаружил во время отлива рыбак Юхан Ульсен Тюнес. Случилось это неподалеку от поселка Тюнес на западной стороне мыса Нордкап. Рыбак рассказал, что нашел не один, а два небольших поплавка. Они были связаны чем-то вроде водорослей, и на одном из них было нацарапано Latham Paris.
Юхан Ульсен Тюнес дал интервью «Адрессеависен», в котором сообщил, что обломки скреплялись несколькими кольцами, привинченными к металлическим трубам, похожим на печные. На основании этого журналисты сделали вывод, что поплавки не могли принадлежать «Латаму», т. к. были из шпона. Однако в газете подчеркивалось, что Тюнес слыл в своей деревне человеком порядочным и пользовался уважением односельчан. Начальник полиции Восточного Финнмарка приказал доставить поплавки в Хаммерфест. Одни из наиболее востребованных экспертов, капитан 2-го ранга Му с военно-морской базы под Бергеном, профессор Хелланн-Хансен и пилот Рисер-Ларсен, высказали свое мнение, заявив, как всегда, что наверняка сказать сложно, но надпись Latham Paris дает основания надеяться. Но когда загадочные поплавки наконец прибыли в Хаммерфест, оказалось, что рассказы о надписи были просто-напросто враньем. Единственной надписью было Pat. Nr.286573, и связанные между собой трубы не имели отношения к французскому гидроплану. Журналист «Адрессеависен», узнав, что его надули, пришел в негодование и призвал ославить и наказать мошенников.
10 января 1929 года гидроплан «Латам» уже семь месяцев как считался пропавшим. Мало кто ожидал, что найденное спустя столько времени может оказаться подлинным. Но «Латам» не уставал преподносить сюрпризы. 11 января 1929 года у селения Борге в коммуне Суртланн 74-летний Мартин Йоргенсен нашел на берегу во время отлива топливный бак. На сей раз бак действительно был с французского гидроплана и имел вместительность 500 л. Маленькая латунная пластина на заливной трубке содержала тот же текст, что и предыдущая находка на банке Халтен, — за исключением того, что на ней значилось 500 л, а не 600. И сливная, и заливная трубки были закрыты и запломбированы проволокой. Если судить по снимкам, сделанным сразу после обнаружения бака, латунный колпачок, обычно закрывавший заливную трубку, в этом баке также отсутствовал.
500-литровый бак был совершенно пустым и сухим внутри. Учитывая, что все его краны были запломбированы, опустеть он мог лишь за счет подачи топлива двум двигателям «Латама» {159}. Это была совершенно новая и сенсационная информация. Она позволяла вычислить, как много пролетел «Латам», прежде чем баки покинули фюзеляж.
Глава 26
Арктическая загадка
18 июня 1928 года, послеполуденный час. Норвежско-французская экспедиция внезапно стала торопиться с вылетом. Впоследствии об этом рассказывали и Фриц Цапффе, и Крогнесс, заведующий Геофизическим институтом. Оба посчитали, что спешка вызвана временным и непродолжительным улучшением погоды. Но развитие событий, при котором сбор информации, ожидание, нерешительность вдруг сменяются повышенной боевитостью, характерно и для другой ситуации в ходе экспедиции — когда на кону было несколько вариантов и выбор наконец сделали в пользу одного из них. Когда сложное решение принято, наступает период лихорадочной активности.
Описание последних часов перед вылетом «Латама» характерно именно для такого периода. Были получены самые свежие метеосводки и отчеты о состоянии льдов, французский экипаж предупредили о скором отлете. Все отправились на пристань, где уже стоял наготове заправленный «Латам». Экипаж съезжался на разных лодках. Последними прибыли Дитриксон и Амундсен на скоростной моторной лодке купца Ауне. Компанию им составил Фриц Цапффе. Позднее он писал, что его в тот момент охватило странное, тревожное чувство, что его старый друг как будто отдалился от него. «Выражение его лица, когда он сидел, откинувшись, в кабине „Латама“, тоже навсегда врезалось в память. Оно было каким-то отрешенным и поникшим. Казалось, что все происходящее Амундсена как бы не касается, хотя дело, наверное, было именно в нем. Он просто сидел и смотрел на меня, не говоря ни слова» {160}. Ну разумеется — эта запись появилась позже, когда грустный фармацевт Цапффе уже смирился со смертью друга.