19 июня «Красин» вошел в Конгс-фьорд. Там уже стояла «Читта ди Милано». Гидропланы «Марина II» и «Савойя Маркетти S.55» тоже прибыли из Ню-Олесунна, чтобы сменить двигатели. Выжившие после крушения «Италии» уже находились на борту своего экспедиционного судна. Днем позже Мариано ампутировали пораженную гангреной ногу, и итальянский экспедиционный корабль покинул Шпицберген.
Шведские «Ганзы», 255 и 257, выгрузили в Тромсё 24 июля. Им предстояло лететь обратно на родину. Прибытие в Стокгольм намечалось днем позже. Остальные члены экспедиции и оборудование отправились домой поездом из Нарвика. 28 июля, когда все участники спасательной операции вернулись в Стокгольм, им устроили официальный прием. Собралась большая толпа во главе с членами семей, политиками, адмиралами и генералами. Летчиков чествовали как героев, в их адрес сыпались хвалебные речи. За все это время шведские пилоты пролетели вокруг Шпицбергена в совокупности 22 500 км и провели в воздухе 142 часа.
Тем временем, в ночь на 26 июля, в Нарвик прибыла «Читта ди Милано». Контраст со встречей шведской экспедиции был разительным. Несмотря на позднее прибытие, в темноте на пристани корабль поджидала толпа народу. Выживших итальянцев встретило гнетущее, враждебное молчание. На и без того измотанного физически и морально Нобиле, которому не преминули сообщить обо всех негативных заголовках в прессе, это произвело, должно быть, пугающее впечатление. Словно бы люди хотели привлечь его к суду за исчезновение Амундсена. В течение следующих суток толпа любопытных в Нарвике смогла лишь мельком увидеть экипаж «Италии». Ему предстояло вернуться домой по железной дороге — через Швецию, Данию и Германию с конечной остановкой в Милане. По личному приказу Муссолини вагон опечатали, чтобы ни Нобиле, ни другие не давали интервью и вообще никак не контактировали с гражданами стран, через которые проезжал поезд. Экспедиция на дирижабле запятнала честь Италии.
В спешке был сооружен специальный помост, чтобы итальянцы перешли с корабля прямо в вагоны, не ступая на норвежскую землю. В течение всего пути с выжившими обращались как с заключенными, при этом они еще и созерцали постыдные сцены за окнами вагонов. Особенно эмоциональный прием оказали им жители Дании и Германии. Причиной тому были слухи о каннибализме во время экспедиции, подробности которых на все лады смаковали местные газеты. Люди бежали за поездом, корчили гримасы и скалили зубы. На станциях поезд встречали плакаты с гротескными изображениями и ругательствами.
Только в Швеции итальянский поезд приняли с пониманием, даже дружелюбно. Один из самых светлых моментов, случившихся в это трудное время с бедным, всеми поносимым Нобиле, имел место как раз на одном шведском полустанке. К окну, у которого он стоял, подбежала маленькая девочка и протянула ему букет цветов. Шведы с достоинством переживали национальную скорбь по погибшему во льдах Финну Мальмгрену.
Приказ Муссолини об изоляции членов экспедиции в Швеции немного смягчили, так что Дзаппи вместе с послом Италии в Швеции смог навестить мать Мальмгрена, жившую в окрестностях Уппсалы. На встрече присутствовал и зять Мальмгрена, доктор А. Фэгерстен. Именно он сообщил прессе о подробностях этого визита. Дзаппи начал свой рассказ с описания близкой дружбы между ним и Мальмгреном. Для итальянского офицера последний якобы был как брат. Затем он поведал о последних часах жизни шведа. Со слезами на глазах восхвалял Дзаппи героическое самопожертвование Мальмгрена, который отдал жизнь ради того, чтобы двое других получили шанс достичь суши и остаться в живых, а также смогли раздобыть помощь для палаточного лагеря. После этого Дзаппи вручил матери карманный компас сына {172}. По заверениям и Фэгерстена, и самой матери Мальмгрена, рассказ Дзаппи произвел на них неизгладимое впечатление своей искренностью.
После крушения «Италии», исчезновения «Латама» и всех многочисленных экспедиций на Шпицберген летом и осенью того года норвежские власти задумались о создании комиссии по расследованию случившегося. Норвегия, как обладатель суверенитета над архипелагом, имела на это полное право, но в первые годы после заключения Шпицбергенского трактата еще не знала наверняка, как реализовать это право на практике. В конце концов было решено не проводить внутринационального расследования. Если бы его все же предприняли, итальянские власти, возможно, были бы более осторожны с выводами собственной комиссии {173}. Позднее все-таки был создан международный комитет, в состав которого вошел в качестве эксперта Адольф Хуль. Но этот комитет уже не мог изменить сложившегося убеждения, что вина в аварии «Италии» лежит на Умберто Нобиле.