Улугу молчал и морщил лоб, держа в обеих руках по рыбине.
— Тут легко будет тебе завести огород.
— Черт не знай, — покачал головой гольд. — Тут копать?
— Конечно, тут копать. Не в тайгу же лезть?
Улугу хитро засмеялся:
— Ну пойдем, Егорка, маленько закусим, там советуем…
— Пойдем закусим, да за дело, — согласился Егор.
Он знал, что, если не станешь кушать, обидишь хозяина.
Войдя в фанзу и услышав запах вареной рыбы, он почувствовал, что здорово проголодался.
— Сом вари, — отдавая рыбу жене, велел Улугу.
— Уй, сом! — воскликнула жена по-русски. — Одна слизь!
Улугу разделся и разулся. Он залез на кан и уселся на белые циновки, поджав под себя босые ноги с толстыми черными пятками.
Разрезом через тучную спинку он распластал максуна так, что жир потек с ножа, развернул по разрезу бело-розовое в жиру и крови рыбье мясо, облизнул нож.
— Давай талу кушаем…
— Разрежешь — с десятину будет, — шутя сказал Егор про огромную рыбину.
Гольд велел жене принести лука и черемши. Вытянув жилистую шею, он держал рыбу зубами, подрезал ее острым как бритва ножом у самых губ и быстро проглатывал длинные ломти рыбы, время от времени прикусывая от пучка черемши, зажатого в кулаке.
Гохча села рядом с мужем. На крепких зубах гольдов хрустела черемша.
В котле закипела уха из сома, белая, как молоко.
Улугу съел максуна, облизал пальцы и посмотрел на Егора с видом превосходства.
— Че тебе! — хлопнул он мужика по спине и принялся за ковригу хлеба, привезенного от Егора. — Китайцы раньше говорили, что наша земля плохая, хлеб расти не будет, русский с голоду помрет. Теперь хлеб есть, давай уху кушаем. Потом буду спай.
Лицо Улугу сияло.
— Чего, Егорка, спай будем? — спросил он, насытившись. — Потом гуляй пойдем! — Он стал икать и поднялся испить воды. — Егорка, ты не такой страшный, как я раньше думал.
— А огород кто будет делать? — отозвался Егор.
— Чего, Егорка, тебе всегда работает? Рыба есть, чего еще надо? Давай отдыхай, маленько спай… Работай не надо… Моя так хочу. Сейчас мошка сильно кусает.
— Вот так славно! Чего же ты звал меня?
— Еще советуем, где копать. Моя тала маленько поел… Вечером озером идем, ружье берем, и как раз гусь летит… Завтра… — он умолк, видя, что мужик недоволен.
— Нет, брат, у меня дни считанные. — Егор, не глядя в лицо Улугу, поднялся.
Егор знал, что новое дело трудно будет начать. Он взял тяпку и вышел. «Пока все довольны, а уйдет рыба из озера — станут голодные и злые. Что ты тогда запоешь?»
С релки опять открылся вид на море желтой травы, которое простиралось вдаль и темнело под сопками. Множество синих полос, озерец и болот поглядывало на лугах. Место привольное…
Мужик готов был тут на совесть поработать. Земля стоила того. На ней можно вырастить овощи, табак. Егор не курил, но он так вошел в нужды Улугушки, словно сам собирался здесь жить. И ему казалось, что уж очень хорошо тут можно зажить… «Табак будет свой! Только бы его к работе пристрастить, а то рыбу увидит — все бросит».
— Егорка! — позвал вылезший из фанзы Улугу.
— Чего тебе?
— Копай не надо, — попросил гольд.
— Нет, приятель, будем копать!
— Жалко! — признался Улугу.
— Чего же жалко?
— Нет, Егорка, жалко… Тут такое чистенькое место… Тут наша собачка бегает!
Гольд со слезами на глазах посмотрел на землю. Конечно, тут во множестве были и щепочки, и тряпочки, и кости зверей и рыб, и собачья шерсть — все следы жизни Улугу, его семьи и предков. Даже на кустарниках всюду собачья шерсть… Ветром туда нанесло. Жаль было запахивать свою землю. Он чувствовал, что если возьмется за лопату, то не только собакам негде будет бегать, но с этого начнутся разные перемены в жизни.
— Толковать с тобой! — ответил Егор и с размаху хватил тяпкой по целине.
Сердце Улугу сжалось. Он не узнавал своего друга. Перед ним опять был тот Егор — суровый человек, который отобрал невод. Он вспомнил про крутой нрав мужика, как он подрался с Гао из-за девчонки. Он видел, что Егор не шутит.
Улугу покорно подошел к нему.
Мужик работал старательно, отваливал пласт за пластом.
— Становись вот здесь, бери тяпку, давай вместе. Ну, враз! — сказал Егорка. — Да в другой раз целого максуна не съедай перед работой. А то полпуда умял.
Улугу, икая, взялся за тяпку.
— Моя думал, спай буду!
Гольд стал рубить тяпкой свою землю. И с первого же удара, после того как тяпка опустилась, ему стало полегче. Труднее всего было, оказывается, приступить к делу.