Выбрать главу

— Шерсть-то дыбом!

За другим медвежонком полез в берлогу Илья Бормотов. Зверят связали. При общем смехе Егор надел им на лапы рукавицы. Медвежата боялись рукавиц, визжали, а маленький силился их скинуть.

— Чтобы не поморозили ладони, — сказал Егор. — Надо, надо тебе! — грозил он бойкому медвежонку. — Не балуй!..

Дедушка Кондрат и Егор потянули связанных зверей волоком, на веревках, вниз по горе.

— Вот она, медвежья-то забава! — толковал внукам Кондрат. — У нас на старых местах тоже так. Камские-то звери славились в старое время.

Федька поспешил вперед и схватил коня под уздцы. По крутой обледеневшей горе Егор пустил зверей скользом. Они ревели благим матом. С обрыва медвежата свалились в глубокий снег.

— Не убьются! Поди, звери, а не люди! — оказал дед.

Связанных медвежат уложили в сани. Саврасый храпел, поводил ушами и, едва Федька отпустил повод, шибкой рысью помчался вниз по Додьге. Дедушка держал вожжи. Федька, Егор и Петрован догнали сани и вскочили на ходу.

Васька не успел, отстал и, обиженный, брел пешком.

Вровень с санями за голой чащей прутьев по бугру катилось красное солнце. Вдруг тальники поредели, солнце выбежало на релку, стало больше, словно надулось.

С медвежьим ревом въехали в селение. У Ивана гостили охотники. Все высыпали на улицу.

— Надо клетку делать, — говорили гольды.

— У меня цепь есть, — сказал Егор. — Когда-то давно был у нас в Расее медвежонок. Мы цепь с собой привезли.

— Эй, Егорка, продай медведей, — просили гольды. Они гостили в эти дни у Бердышова.

Дети стали приставать к отцу, чтобы не убивать и не продавать зверей.

— Пусть у нас живут, — оказал Егор.

Пришел Улугу.

— Егорка, наша такой закон, — подговаривался он. — Медведя поймал — праздник делай.

Улугу первый друг Егора среди гольдов с тех пор, как мужик возвратил ему невод, а бабка лечила его жену. Гольду нравилось земледелие, и он сам собирался завести огород.

— Ты шибко большой, тяжелый, как на охоту ходил? — спрашивал он Кузнецова. — Однако, проваливался? Егорка, а где Расея, там зверь есть?

— Как же! В Расее много зверей. У нас медведицы на лесины залезают, — громко, как с глухим, говорил дед, — дикий мед достают.

— А зверя много, так пошто сюда ушли?

— Вот от зверя-то и ушли, — пошутил Егор.

И Улугу, покачав головой, повторил:

— От зверя ушли…

Пришел Барабанов. Он в новых катанках, бледноватый, с взлохмаченными рыжеватыми бровями. Лоб в поперечных морщинах, взор немножко жалкий, как бы жмурится Федор или изумляется все время, оттого и лоб морщит. Нос слегка вздернут, скулы стали поглаже, глядеть на щеки — раздобрел Федор, разъелся, но лоб худой, костистый, наглазницы выдаются, как и прежде, усы светлые, но тонкие, как обкусанные.

— А ты еще зарекался охотничать, — сказал Федор. — А вот, Егорша, потянуло и тебя.

— Тут жить — все надо уметь. Богатство наше — лес да река.

— Да гарь! — смеясь, оказала Наталья.

— Да, без своего-то хлебушка, — добавил Егор, — был я тут гость, а не хозяин.

— Вот ты рассуждай побольше, а люди станут золото добывать да копить… да скупать… Эх, куда мы! Вот уж Ванька-то… Он знает!

Егору кажется, что Федора не берет покой. Ум его в вечной тревоге. Ему все чего-то надо, чем-то он недоволен, на кого-то обижен, завидует, даже злится.

Между Егором и Федором вечный спор.

— Э, Егор!.. В скиты тебе надо… Жизни старой, конечно, тут не бывать. Только я тебе же добра хочу. Про справедливость не думай. Люди — волки! А ты сам себя огради, пока не поздно!

* * *

Илья Бормотов играл в избе с медвежатами.

Кузнецовские бабы сидели у печи и любовались смельчаком, который не побоялся полезть в берлогу.

— Сказать ему? — спросила с нетерпением Таня.

— Скажи! Скажи!

Таня поманила Илью.

— Понравилась тебе Дуня? Что молчишь? Я ведь знаю… Эх, ты! Она мне все уши про тебя прожужжала! А ты что? Два дня лупил зенки, а слова не сказал.

Новость эта как громом поразила Илью. Ему никогда и в голову бы не пришло, что такая красивая девушка, такая бойкая, удалая плясунья может заметить его. Он дрался, охотился, работал и никогда не думал, что кому-то может понравиться. Напротив, до сих пор его все лишь бранили да подсовывали работу потяжелее, зная, что он «все своротит».

— А ты не врешь? — спросил он Таню, не смея поверить.

Молодушка засмеялась и отбежала.