Он вдруг поднял голову и звонко крикнул в толпу:
— Товарищи! Не работайте на японцев! Гоните их в шею! К чортовой матери! В море!
Офицер подскочил к Гаврилову и, как-то смешно подпрыгнув, со всего размаху опустил шашку ему на голову.
У Павки потемнело в глазах.
— А-а-а! — закричала визгливо и страшно какая-то женщина.
Толпа зашевелилась. Тогда японские солдаты подняли винтовки.
Кто-то схватил Павку за руку. Он услышал голос Никиты Сергеевича над самым ухом:
— Не жмурься, гляди! Запомни на всю жизнь, парень, на всю жизнь.
Солдаты шеренгой сбежали с сопки и молча подняли приклады винтовок. Люди попятились от солдат, Никиту Сергеевича оттерли от Павки, и он словно сквозь землю провалился.
Солдаты расчищали себе путь прикладами, врезались в толпу и кого-то хватали. Павку чуть не задавили. Каким-то чудом он выбрался со страшного места и опрометью бросился к воротам. За воротами он увидел Глашу, сидевшую на земле, всю дрожавшую и смертельно бледную. Он взял ее за руку. Рука, тоненькая, худенькая, дрожала мелкой дрожью.
— Ты... видела? — тихо спросил Павка.
— Да... — так же тихо ответила Глаша и как-то неуверенно взглянула на Павку. Губы у нее посинели как у покойника.
— Вставай, Глашка! — сказал вдруг испуганно Павка. — Будет тебе, Глашка, вставай!
Его самого мутило и тошнило, перед глазами стоял тот самый японский офицер в коротеньком мундире. Ему хотелось как-то утешить Глашу. Но он не знал, как это сделать.
Потоптавшись на месте, он сказал:
— Ну, девчонка ты и есть девчонка! Что я с тобой здесь — цацкаться буду? Один уйду.
Глаша мигом вскочила на ноги.
— Уходи! — с обидой крикнула она, теребя ключ на шее. — Уходи! — В голосе у нее зазвучали слезы. — Никуда я с тобой не пойду.
Павка пошел от нее.
— Куда же ты уходишь, Павка? — вдруг вскрикнула она. — Павка, Павка, да куда же ты?
Павка вернулся.
— Ну, иди, чего ты стал?
Павка не двигался с места. Он хотел забрать Глашку с собой, а там будь, что будет.
Он переступил с ноги на ногу.
— Идем, что ли? — сказал он совсем уже мирно.
— Не пойду, — тряхнула головой Глаша.
Павка раздумывал, ковыряя в ухе. Потом он снял бескозырку, почесал затылок, вздохнул и сказал спокойно:
— Ну, как желаете. А только я к себе пойду, у себя буду. До свиданья.
Он пошел от ворот и очень медленно зашагал по улице. Он несколько раз оглянулся на ходу и видел, что Глаша стоит на месте, сжимая в руках маленький пестрый узелок.
«Придет, никуда не денется», решил мальчик.
Когда он дошел до своей халупы, он в удивлении остановился. Все окна были раскрыты. Дверь была распахнута настежь. Павка осторожно подошел к двери.
Широколицая незнакомая женщина большим веником подметала пол. Он остановился в дверях, женщина подняла лицо с сердитыми глазами и насупленными бровями и ворчливо сказала:
— Ну, чего тебе? Нету вашего Павки дома, нету. Бегают, бегают, прости, господи, покою от вас нет.
— Тетенька, да я и есть Павка, — сказал Павка, робея. — А вы кто будете?
— Павка? Милый ты мой! Господи! А я и не признала.
Женщина бросила на пол веник и кинулась обнимать Павку.
— Да какой же ты ладный. — Она отодвинулась от Павки и принялась его разглядывать. — Ну совсем взрослый. — Глаза ее улыбались. — Ну вылитый Петр!.. И волосы рыженькие, и нос покарябанный. Петр да и только!
И она снова принялась обнимать Павку.
— Пустите, тетенька, — сказал Павка, — вы меня задушите. Теперь я вас знаю. Вы — Анна из Нижнего.
— Анна я и есть! — обрадовалась женщина. — Из Нижнего, правильно. Твоя тетка, значит. Милый ты мой! Думала, гадала — век я не доберусь, да господь привел. — Она перекрестилась. — Выручил господь, — повторила она, крестясь мелким крестом. — Ох, и намаялась же я, ох, и намучилась же! Где постираешь, где полы помоешь, где ребят постережешь. Офицеры раз с поезда выкинуть хотели.
Она вытерла подолом юбки глаза.
— Тетенька, а вам Петр письмо оставил, — вспомнил Павка.
— Мне? Письмо? Давай сюда, давай! — заторопилась Анна. Павка достал конверт и протянул Анне. Она повертела конверт в руках, потом вынула письмо. Она осмотрела его со всех сторон.