Капитан еще раз заглянул в блокнот и подошел к одной из халуп. На пороге стояла молодая женщина в черном бушлате.
Капитан подошел к женщине вплотную, поднял руку к козырьку фуражки и вежливо спросил:
— Пожалуйста, здравствуйте. Где ваша мужа?
Женщина не ответила.
Продолжая улыбаться, Судзуки поправил левой рукой шашку и сказал почти нежно:
— Ваша мужа — бурсука. Большевика. Она уходи туда, — он показал рукой на реку, — она дум-дум наша ниппона.
— Что вам надо? — спросила женщина.
— Чито моя надо? Моя надо: твоя уходи-уходи. Наша бурсука не надо, — сказал Судзуки.
Ему было весело: если он захочет, он может арестовать эту русскую женщину со злыми глазами; захочет — может сжечь жилище; захочет — может выполнить в точности приказ командования — выселить из квартир все семьи матросов, ушедших на кораблях по реке или сбежавших в тайгу, в партизанские отряды.
— Никуда я не уйду, — ответила женщина, загораживая вход своим телом, широко расставляя руки. — Куда я пойду?
— Куда? — приятно улыбаясь, спросил капитан. — Ваша мужа знала, куда уходи. И вы, пожалуйста, уходи-уходи.
Он отошел назад и сказал солдатам:
— Выбросите немножечко имущество и заколотите двери.
Солдаты отправились выполнять приказание. Они схватили женщину за руки, оттянули ее от двери и вошли в дом. Один из солдат взял за руку игравшего на полу пятилетнего парнишку и подвел его к женщине. Из дверей вылетел табурет, описал дугу в воздухе и грохнулся на землю. За ним пролетела перина, за периною упали в грязь тощие разноцветные подушки.
— Нет на вас, ироды, управы, — сказала женщина, прижимая к себе мальчика. Мальчуган смотрел на происходящее широко раскрытыми, умными, не детскими глазами.
Солдаты вышли, вынося с собой ходики, кастрюли, корыто. Все это они сложили на землю. Они вынули из карманов молотки и гвозди и деловито забили двери и окна. Капитан Судзуки смотрел на все это и улыбался.
Когда все было кончено, он снова поглядел в блокнот и пошел дальше. Пройдя несколько шагов, он подошел к другой халупе и постучал. Никто не откликнулся на стук. Тогда солдаты, по знаку капитана, взломали дверь. Они выкинули в грязь тюфяки, керосинку, подушку, несколько женских платьев и полушубок.
Они забили дверь и окна досками. Потом все пошли дальше. По знаку капитана Судзуки, солдаты снова остановились.
Капитан постучал в окно.
— Ваша брата — бурсука, большевика, — сказал капитан Судзуки Павке, так же вежливо улыбаясь, как если бы говорил со взрослым. — Ваша уходи-уходи, фанза закрывай.
— Это куда же уходить? — спросил Павка.
Солдат, оттолкнув его, вошел в халупу. Павка юркнул за ним. За Павкой вошли еще два солдата. Один из них выкинул табурет и стол. Другой взял с печурки горячий котелок с кипевшей ухой и, обжигаясь, понес его к двери. Третий подошел к Глаше, сидевшей на койке, и, словно не замечая девочку, выдернул из-под нее тюфяк. Глаша свалилась на пол, ушиблась, но сейчас же вскочила с горящими глазами. Она готова была кинуться на солдата. Павка стал перед нею и сказал солдату:
— Не тронь ее. Это сестра моя, понимаешь? Сестра. Мы сами уйдем. Идем, Глашка.
Он собрал свои четырнадцать драгоценных пиратских выпусков и передал Глаше. Он снял со стены гитару, взял Глашу за руку, и они вышли на улицу. Судзуки стоял против них, опираясь на шашку. Он курил папиросу и улыбался. Солдаты стали забивать досками окна.
«Словно гроб заколачивают, — подумал Павка. — Ну, чего, дурак, улыбаешься? — мысленно сказал он офицеру. — Чего ж тут смешного? Тебя бы так с квартиры выгоняли, небось бы не улыбался».
Он взял аккорд на гитаре. Взял другой аккорд и гордо прошел мимо офицера. Он не оборачивался, и Глаша не оборачивалась, но оба они чувствовали, что офицер с удивлением смотрит им вслед.
— Куда же мы пойдем теперь, Павка? — спросила Глаша. Она крепко прижалась к его руке.
— В город, к Анне и к Варе, — сказал Павка.
Прощай спокойная жизнь, прощай веселые игры с друзьями, прощай! Он почувствовал себя настоящим мужчиной, совсем взрослым, хозяином семьи. Теперь Глашка целиком от него зависит, она больше не посмеет дразниться.
Они прошли последние флигели казарм, старую флотскую церковь и вышли на дорогу. Дорога вилась сопками в большой город.
В осеннем тумане вдали синела река. По дороге строем шли белогвардейские солдаты. Они пели: