«Определенно пароль. Как у Сюркуфа», решил Павка.
— Расшибу-у! — кричал за тонкой перегородкой пьяный. — Изувечу!
— Да уймись ты, пьяница, — упрашивал женский голос. — Ну, приляг, что ли...
— Всех перебью! — кричал пьяница.
Павка вышел на улицу.
— Ишь ты, присмирела, — сказал он вслух. — Даже не дразнится. Видно, хозяйка ее лупит, как Сидорову козу. Ну и ну!
Ему стало жалко Глашу. Такая была отчаянная, а теперь не узнать. Видно, совсем забили девчонку. Он вздохнул и пошел в пожарную часть. Пожарники познакомились с Павкой, заставляли его играть на гитаре и петь; когда Павка пел, они очень смеялись и позволяли ему ночевать в тепле — возле лошадей, на конюшне.
Однажды, распродав все газеты, Павка подсчитал деньги. Оставалось как раз на рыбную селянку. Павка пошел на рынок в чайную. На рынке он увидел толпу. Толпа кричала и шумела. Павка пробрался в передний ряд и увидел, что все смотрят на фокусника — молодого веселого парня в перешитом матросском бушлате. Фокусник водил на веревке большого, коричневого, лохматого медведя.
— А ну, Мишка, — сказал фокусник медведю, — покажи, как солдат на парад идет?
Мишка, встав на задние лапы, важно прошелся по кругу.
— А ну, Миша, — сказал парень весело, — покажи, как пьяница из кабака домой идет, как жены боится, как бочком пробирается...
И Мишка очень похоже показал, как пьяница, пошатываясь, выходит из кабака, идет по улице и боком, на цыпочках, пробирается домой. Медведь презабавно отворачивал в сторону свою лохматую морду и даже закрывал глаза, изображая испуг.
— Ну и медведь! — закричали в толпе. — Где ты такого откопал?
— Вместе родились, вместе женились, вместе чай-кофий пьем, вместе в тиатр пойдем, — затараторил фокусник. — Мишка смирный, не кусает, только счастье вынимает, — продолжал он и надел медведю на шею ящик на толстом кожаном ремне. — А ну, поддержите коммерцию, дайте заработать морякам с разбитого корабля. Раскупайте счастье самое отличное, счастье самое приличное...
«Да ведь это Митроша!» чуть не вскрикнул Павка.
Фокусник стоял спиной к Павке. Он хлопнул по ящику рукой, и Мишка вытащил маленький розовый конвертик. Парень взял у медведя конверт и протянул торговцу, стоявшему в первом ряду с несколькими парами брюк на плече.
— Покупай.
Торговец полез в карман за деньгами и заплатил за розовый конвертик.
— Вслух читай, всему народу счастье объявляй! — сказал фокусник, и счастливец прочитал вслух, запинаясь:
— Жить тебе сто лет, хочешь или нет.
«Конечно, Митроша!» решил Павка. В это мгновение фокусник повернулся к Павке лицом. Это, действительно, был Митроша.
— А ну-ка, дай и мне счастья! — закричал подвыпивший калмыковский солдат, протягивая монету.
Торговля у Митроши пошла бойко. Маклаки, торговавшие старьем, приезжие из деревень крестьяне протягивали фокуснику бумажки.
Мишка каждому вынимал счастье в розовом или голубом конверте. Это было самое разнообразное счастье, обещавшее в самом ближайшем будущем женитьбу, богатое наследство, деньги, новый дом, словом — все то, о чем только можно мечтать.
Представление закончилось. Митроша раскланялся и пошел в сторону. Павка, расталкивая толпу, пошел за ним. Когда они отошли довольно далеко, Павка окликнул матроса:
— Митроша!
Матрос вздрогнул и обернулся.
— Павка? — узнал он мальчика. — Ты чего здесь?
— А нас с квартиры выгнали. Я газетами торгую. Варю искали-искали, да не нашли. Где братишка?
— Живой, в тайге, — быстро сказал Митроша. — Идем со мной, расскажу.
Они зашли в чайную, над которой висела вывеска: «Хижина дяди Тома».
Глава четвертая
«ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА»
«Хижина дяди Тома» была совсем не похожа на хижину. В большом, светлом зале стояло десятка два столиков, накрытых чистыми скатертями. На красивой, красного дерева стойке стоял огромный самовар.
Митроша ушел привязывать медведя и долго не возвращался.
— Ведер десять воды влезает, — подумал Павка, разглядывая самовар. — А может, даже пятнадцать.
Самовар дымил, пыхтел и плевался.
Возле самовара стояли рядами чайники: самые маленькие, разрисованные розочками и птицами, средние, на которых были нарисованы какие-то чудовищные зеленые цветы, и, наконец, большие, пузатые, белые, с золотой облезлой каемкой. Подальше выстроились рядами стаканы, а в стеклянной высокой вазе лежала горка мелко наколотого, голубоватого сахара.
За стойкой стоял хозяин — краснолицый, потный, лоснящийся. Белый фартук оттопыривался на его большом и круглом, словно арбуз, животе. Он взял сразу несколько чайников в руку, другой рукой открыл кран и ловко подставил под кипящую струю чайники.