Когда Павка, выспавшись у профессора на кухне, пришел, наконец, домой, в розовый домик, Глаша кинулась к нему.
— Где ты пропадал? — спросила она.
— Не твое дело, — ответил Павка. Он дал слово Косороту и твердо решил не болтать. Остапа не было дома. Павка сел к окну и стал читать книжку, подаренную профессором, — «80 000 верст под водой». Он так увлекся приключениями профессора Аронакса, попавшего на подводную лодку, что забыл обо всем». Глаша готовила обед. Она несколько раз окликала Павку, но он только сердито отмахивался. С капитаном Немо — таинственным властителем морских глубин — разве мог сравняться Сюркуф? Очнулся Павка только тогда, когда в палисаднике застучал Остап своей деревяжкой и крикнул:
— Команде обедать! Бачки, ложки готовь! К чарке становись!
Веселый, улыбающийся, он вытирал платком пушистые усы. Он сел на лавку, положил на стол свои большие, волосатые руки.
— А на дворе весной пахнет! — сказал он. — Где ты пропадал, Павка?
— У Вариного профессора. Он мне книгу подарил, — гордо сказал Павка. — Восемьдесят тысяч верст под водой. Интересно до чего — страсть!
— В воскресенье пойдешь на базар, — сказал Остап. — Поможешь Митроше.
Павка обрадовался: наверное, какое-нибудь новое поручение. До чего интересная стала у него жизнь! Если бы Глашка знала, что он в тайге был, вот позавидовала бы! А она ничего-ничего не знает.
Ему не терпелось подразнить Глашку. «Вот я ей сейчас скажу, что был в тайге», думал он, глядя на девочку. Но он удерживался изо всех сил. Ведь Косорот приказал молчать.
Вечером, после ужина, все легли спать. Остап захрапел на своей койке. Павка долго лежал молча. Потом он позвал Глашу:
— Глашка, а Глашка! Ты спишь?
— Ну, сплю, — ответила Глаша. — Чего тебе?
— А я Косорота видел.
— Врешь! Где? — спросила Глаша.
— В тайге.
— А ну тебя!
— Вот, ей-богу, видел, — таинственно заговорил Павка, — он велел, чтоб ты меня во всем слушалась.
— Вот и врешь.
— Ей-ей, не вру. Они в землянках живут возле Чортова болота. Чортово болото знаешь?
— Знаю. Я туда по грибы ходила с девчатами. Далеко-о...
— Вот там и стоят.
— А я-то думала, что где-нибудь совсем далеко...
Они помолчала.
— А ты правда братишку видел? — спросила Глаша.
— Вот чтоб я провалился, если вру.
— Что же ты раньше не сказал?
— А он мне велел никому не говорить. Ты тоже молчи.
— А кому мне рассказывать?
Они снова помолчали.
— А я в воскресенье с Митрошей на базар пойду, — сказал Павка.
— Зачем?
— Значит, дело есть. Спи.
Они заснули.
К воскресенью в воздухе запахло весной. Лед на Амуре посинел и потрескался. Солнечный свет причудливо преломлялся в огромных ледяных торосах.
Команда розового домика заканчивала приборку. Целые ручьи мутной мыльной воды текли по «палубе». Остап стучал своей деревяжкой, окунал рогожную швабру в ведро и командовал:
— Чище драить, лучше скачивать!
Глаша даже вспотела. Ее косички торчали во все стороны. А Павка, как настоящий матрос, плевал на руки и, взяв швабру, тер изо всей силы мокрый пол.
В этот самый момент пришел Митроша.
— Здорово, молодцы! — поздоровался веселый матрос.
— Здравия желаем! — ответили Павка и Глаша.
Остап подошел к Митроше и сказал:
— Кульки заправлены.
Митроша шагнул к двери и стремительно распахнул ее настежь. За дверью никого не было. Яркое солнце светило с василькового неба. Женщина шла от проруби с коромыслом. Несколько лохматых собак, свернувшись в клубок, играли на льду Амура. Ручеек выбивался из-под дома, протекал под голубым палисадником и скрывался под снегом.
Митроша запер дверь.
— Собирайся на базар, — сказал он Павке.
Остап кряхтя поднял половицу и достал несколько полотняных кульков, набитых мукою. Митроша связал их веревкой и подвязал к поясу, под бушлат.
— Бери гитару, — сказал он Павке.
Павка снял со стены гитару.
— Поехали.
Они вышли на берег реки. Солнце залило светом сотни домиков — розовых, голубых, зеленых, белых, — прилепившихся к склону сопки. Снег, растопленный солнцем, проваливался и таял под ногами. Было ветрено. В небе быстро летело одинокое белое облачко.
Павка еле поспевал за Митрошей, взбиравшимся на сопку. Наконец они вышли на шоссе. По шоссе, ныряя в ухабах, скользило всего несколько розвальней. После прихода японцев окрестные крестьяне редко возили на базар мясо, масло, муку и другие продукты.