Солнце скатилось в сторону, за сопку. На небо вышла желтая и круглая луна.
Впереди через дорогу пробежал заяц и, ныряя в снегу черной черточкой, исчез. Глаша вошла в тайгу. С ветвей посыпался иней. Никогда раньше Глаша не бывала в тайге ночью.
Ночью кругом так глухо и тихо! Деревья кажутся великанами в белых шапках, с огромными белыми руками. Пни, того и гляди, задвижутся и подкатятся под ноги не то ежом, не то диким зверем. Из-за каждого дерева может выйти человек и спросить: куда идешь одна, ночью? Ветер зашелестел ветвями деревьев и словно поднял снежную бурю, сдувая снег с вершин и кидая его на дорогу. Глаша понимала, что если она остановится, она заснет и замерзнет. Надо итти.
Когда Никодим Иванович свернул в кривой и запутанный переулок, Павка понял, что они идут к Анне. Возле домика фельдшера Никодим Иванович остановился и постучал в ставень. Тут только Павка вспомнил, что у фельдшера есть гнедая кобыла, которой фельдшер очень гордился. В будние дни он ездил на ней по больным, а в воскресенье на базар за покупками и в церковь.
«Только даст ли свою лошадь фельдшер? — подумал Павка. — Ведь он ее очень любит. Хотя если старик попросит, — наверное, даст», решил он.
Никодим Иванович нетерпеливо стучал в ставень. Никто не отпирал. Тогда Никодим Иванович крикнул:
— Александр Флегонтович, откройте! Это я, Пашковский.
Тотчас же открылась калитка, и на улицу выскочил полуодетый фельдшер.
— Господи, что случилось? — спросил он. — Вы, Никодим Иванович, в такую пору?
— Мне нужна заимообразно лошадь.
— Ехать куда-нибудь собираетесь? — удивился фельдшер.
— Любопытство — большой порок, — сердито сказал старик. — Запрягайте немедленно.
Фельдшер кинулся в сарай запрягать кобылу, а Никодим Иванович вошел в дом. Павка пошел за ним. В доме пахло чисто вымытыми полами и лекарствами. Навстречу выбежала Анна. На ней лица не было.
— Никодим Иванович, — сказала она, — родной ты мой. Бьемся-бьемся уже два часа, ничего сделать не можем. Помоги.
Профессор прошел в соседнюю комнату. На диване лежал смертельно бледный Митроша. Глаза его были закрыты.
— Приполз, — тихо сказала Анна.
Профессор скинул с себя шубу и подошел к Митроше. Он взял безжизненно свесившуюся с дивана Митрошину руку, поднял ее, привычным движением вынул из жилетного кармана часы...
Через четверть часа Павка выехал на розвальнях из ворот, погоняя кнутом, резвую гнедую кобылу.
— Н-но, милая! — крикнул он. Павка слышал, что точно так же кричал на свою рыжую кобылу Васька Шагай, когда приезжал из тайги в город.
Никодим Иванович и Анна проводили его на двор, профессор велел передать Косороту, что Митроша будет жив, а Никита Сергеевич Бережнов подобран в городе тяжело раненный и под фамилией Никитин помещен в госпиталь. Профессор надеется, что японцы не найдут его в госпитале так же, как не нашли Шагая.
А Анна просила передать Петру, чтобы забирал ее в тайгу. Измучилась она без Петра...
«Эх, добраться б скорей до тайги! — думал Павка. — Там не встретишь японцев».
Павка вспомнил путь, которым Косорот и Костя объезжали заставы. Он свернул в один тихий переулок, в другой, проехал огородами, мимо старого ветряка, мимо электростанции, выбывшей из строя, и вскоре очутился на проселочной дороге. Он решил ехать кружным путем, чтобы не напороться на японцев.
Наступил день, солнечный и светлый. Снег заблистал, покрывшись мокрой, тягучей коркой. Проселок был пустынен. Он вился между сопок, пролегал через вымершие деревни: жители сбежали от японцев. Павка нахлестывал кобылу. Впереди показалась тайга, точно черная стена с тяжелой белой крышей. Как и в тот раз, деревья, похожие на великанов, обступили Павку. Павка ехал стоя, изредка покрикивая: «Н-но! Милая!» Снежный пух слетал с тяжелых ветвей.
Долго ехал Павка, пока не добрался до поворота к Чортову болоту. Павка так круто повернул, что сани накренились и он чуть не свалился. Но Павка удержался на ногах и крикнул: «Н-но, милая, поторопись!»
Через несколько минут резкий голос крикнул из зарослей орешника:
— Стой! Кто идет?
Павка натянул поводья, лошадь стала. Павка вспомнил пароль и подумал, что теперь-то он наверняка пригодится. Он соскочил с саней и крикнул:
— У больного оспа! Больной волнуется!
Карательный отряд под командованием майора Кимуры прошел сожженную деревню и продвигался по серебристой пустыне. Майор Кимура ехал впереди отряда на рыжей лошади. Майор Кимура покуривал душистую сигаретку и думал, что три тысячи иен, назначенные командованием за поимку Косорота, все равно что у него в кармане. Он нападет на партизан врасплох, и его храбрые солдаты перебьют их как куропаток.