Бамба силу имеет: сто дней без отдыха зверя добывает, одну ночь проспит — и еще сто дней зверя бьет.
Бамба ест много: утром — косулю, на обед — сохатого, за ужином медведя съедает! По животу себя погладит. «Съел бы еще, да на завтра оставить надо!»
Бамба зверя бьет, один стреляет — десять охотников добычу собирают. С охоты ребенок идет — за ним целый поезд собачьих упряжек едет: пушнину везут. Вот так Бамба!
Добрый Бамба был. Услышит, где-то в деревне ребенок плачет, — пойдет скажет: «Ты чего ревешь? На́ тебе лаха пукани́. Играй». Рыбий пузырь даст ребенку; станет тот по пузырю ладонью стукать, шум поднимет, плакать перестанет. Столько Бамба медведей перебил, что каждому ребенку в деревне над люлькой мафа́ гарани́ — медвежий клык — повесил, на счастье да чтобы злые черти не пугали. Сыты все в деревне были: мяса хватает, пушнина есть, рыбы вдоволь.
Ездят нанаи за реку, в Никанское царство. Меха продают. Халаты покупают да припасы. Лица у нанаев круглые, животы толстые, глаза ясные, косы красным жгутом оплетены, унты на них красивые, шелками шитые, руки у них ловкие, ноги у нанаев быстрые. Вот какие нанаи!
Смотрел, смотрел с другого берега на нанаев никанский амбань — начальник. Завидки его взяли: живут нанаи хорошо, дружно, дани никому не платят, все у нанаев есть. А своих никанских мужиков амбань давно ободрал как липку: себе — возьмет, царю — возьмет, солдату — возьмет, монаху — возьмет, купцу — возьмет да еще раз себе, а что там мужику остается? «Дай, — думает амбань, — я с нанаев ясак — дань — возьму! С них брать ясак буду, богатство себе наживу».
Вот послал он своих солдат и чиновников к нанаям. Едут: с саблями, с копьями, с огненным боем — сила несметная!
К нанаям приехали. Те гостям рады, угощать стали. Да никанцы на угощение и не смотрят — в амбары полезли. Рассердился тут Бамба на никанцев.
— Невежи вы, — говорит, — вести себя в гостях не умеете!
А солдаты маньчжу-амбаня — косатые были.
Похватал их Бамба за длинные косы, всех вместе теми косами связал да и бросил в воду. Поболтались никанцы в воде, поболтались да и утонули… Сильный был Бамба!
Сколько раз маньчжу — амбань никанский — своих солдат посылал, а обратно их так и не дождался.
Понял тут амбань, что силой амурских людей не возьмешь. Думать стал, всех своих мудрецов и чиновников созвал, чтобы думали, как с амурской земли поживу взять. Думали, думали никанские мудрецы и придумали.
Говорит амбаню самый старый:
— Солдат не посылай: солдат мечом, а не головой думает. Пошли купца к нанаям. Купец — что паук: присосется — не оторвется, пока всю кровь не выпьет!
Так и сделал амбань. Послал к нанаям купца Ли-Чана.
Приехал Ли-Чан к нанаям на Амур. Как лисица Ли-Чан: слова хорошие говорит, три короба всякой всячины сулит. Язык у Ли-Чана без костей — словно хвост у лисицы по ветру стелется. Приехал купец — стал нанаям товары в долг давать: «Бери, бери — потом сосчитаемся!» Кому — бусы, кому — котел, кому — халат расписной, кому — серьги, кому — крупы с мукой. «Бери, бери — посчитаемся потом!» Видят нанаи — добрый купец. Видят нанаи — с Ли-Чаном жить можно. Не кричит купец, не грозит, ногами не топает, все с улыбочкой делает, все посмеивается Ли-Чан.
Так купец нанаев к себе и приучил. Не стали нанаи в Никанское царство ездить, не стали товары привозить, у Ли-Чана все, что надо, покупают. Что ни попросят — у купца все есть.
Вот пришло время Ли-Чану долги платить.
Потащили нанаи Ли-Чану меха.
Только все у Ли-Чана сразу дорого стало. Говорит: дорога трудная — товары возить, разбойники по дороге шалят; амбаню платить надо, разбойникам платить надо, царю никанскому платить надо.
Отдали нанаи всю пушнину, а долг не покрыли. Остались у Ли-Чана в долгу. Ну, нанаи народ такой — долг прежде всего отдать надо! И стали нанаи за тот долг работать. Что в тайге ни добудут — Ли-Чану тащат. Что в реке ни выловят — к нему же. Приехал Ли-Чан к нанаям тонкий, как червяк, — стал Ли-Чан толстый, как боров! Зато нанаи стали тощать. Все никак долг отработать не могут…
Думали, думали, к Киле Бамба пошли…
— Вот какое дело, — вздыхают, — никак долг отдать не можем! Видно, черт в это впутался. Сначала Ли-Чан одну шкурку за одну считал. Потом Ли-Чан две шкурки за одну считать стал. Теперь три считает Ли-Чан за одну. Как быть?