Обнаженное тело Анны Митрофановны, не лишенное, несмотря на годы, определенной холодной красоты и сексуальной привлекательности, «фермер» вместе с Генрихом взгромоздил на разделочный стол и несколькими ударами острого топора расчленил на несколько вполне удобных для последующей операции кусков. Собрав их в эмалированный таз, он вместе с Генрихом, который надел на свой шоферский элегантный костюм большой резиновый желтый фартук, отнес в соседнее помещение, откуда и проникал в разделочную сладковато-неприятный запах.
В хлеве стояли в два ряда и в четыре этажа клетки с нутриями. Каждая получила по большому куску кровоточащего свежего мяса и с урчанием и повизгиваниями принялась за еду.
Когда через полчаса хозяин заглянул в хлев, все было съедено. А кости он забросил в топку. Когда прогорят, смешанные с золой, они станут прекрасным удобрением для подкормки огурцов и клубники в теплице. В хозяйстве все пригодится. Можно было бы использовать и одежду, и драгоценности, но барон строго приказал следов не оставлять. Следов и не осталось. Ну, конечно, драгоценности он с пальцев и шеи снял. Камни выковырял, а золото расплавил. Но следами это считать нельзя. Следов действительно не осталось.
— Поклон барону, — подобострастно улыбнулся хозяин фермы, — передай, всегда рад услужить своему бригаденфюреру старый служака гауптманфюрер дивизии СС «Мертвая голова» Ганс Мюслинг.
Фон Раумниц готовился к операции. Ион Чогряну точно и без боли вогнал иглу в вену барона, подсоединил капельницу. Пока идет питательный раствор, медсестра привезет мальчика-дауна. И пойдет юная кровь в стариковские жилы. А уже отравленная нездоровым обменом веществ в организме старика кровь заструится в жилах русского мальчишки. Все правильно. Все крутится в этой жизни по своим законам. Богатые и сильные должны жить. Слабые, бедные, невезучие — умирать...
В дверь постучали.
— Ну, вези же! — нетерпеливо крикнул Чогряну, уверенный в том, что старшая медсестра привезла мальчика-донора.
Дверь не шелохнулась. Открыв клапан, пустивший в вену барона животворную жидкость, предваряющую кровь донора, Ион сделал три шага навстречу входу и рванул на себя дверь. В ту же секунду он получил страшный удар в солнечное сплетение. Что-что, а бить полковник Бобренев, чемпион Вооруженных Сил в первом полусреднем весе в 60-е годы, умел. Ион потерял сознание, согнулся пополам. В сознание вернуться ему было не суждено. Второй удар, который полковник обрушил на основание черепа согнувшегося экспериментатора, окончательно, не оставив шансов, вывел Чогряну из числа живых. Он скончался, не успев свалиться на белый кафельный пол.
Барон фон Раумниц приподнял голову.
— Что случилось? В чем дело? Кто вы такие?
— Ну, это ты скоро узнаешь, старая сволочь, — полковник хотел добавить выражения и покрепче. Но, во-первых, постеснялся Маши, на которую все же имел кое-какие виды и не был уверен, что даже испорченная жаргоном «лагерного иврита», которым, по словам одной ультралевой газеты, грешила «Московская молодежная», Маша спокойно отнесется к обычному русскому мату. Кроме того, полковник был интеллигентным человеком и полагал, что матюгать пациента, уже готовящегося отправиться в мир иной, некорректно. А в том, что жить барону фон Раумницу оставалось недолго, полковник Бобренев, даже не будучи медиком, не сомневался.
Конечно, велико было искушение взять сухой тренированной рукой эту здоровую капельницу и зазвездить старикашке по его розовой лысине.
Но полковник был, как-никак, юристом, хотя и пребывающим на оперативной работе. И, между прочим, его кандидатская диссертация была посвящена анализу мест происшествия при расследовании убийств, совершенных в условиях неочевидности. Именно такое убийство он собирался сейчас совершить. Вот почему он оставил металлическое тело капельницы в покое, с трудом разжал уже собравшиеся для активного движения пальцы правой руки и позвал Машу.
— Как мальчик?
— Все нормально. Спит.
— Что с этим ублюдком делать? Надо его кончать. Но так, чтоб было впечатление, что умер своей стариковской смертью. Или по недосмотру покойного Чогряну.
— Нет ничего проще. Но у меня рука не поднимается. Я все же не по этой части.
— Ни хрена! Извини, у меня все поднимется, — рявкнул полковник, тут же с тревогой взглянул на лицо мальчика, но тот не проснулся.