Если женщина принимает участие в обсуждениях, ведет активную деятельность, или овладевает мужскими навыками (воинское искусство, ремесло), к этому также относятся с уважением, и ей никто ничего не запрещает. Нет правил, чем должна отличаться женщина от мужчины, а есть само собой разумеющееся, интуитивно хорошо воспринимаемое различие.
Погружение в природные культы, обряды под открытым небом естественно сочетаются с почитанием естественных семейных отношений и деторождения.
Тем не менее, мы можем говорить о некотором количественном дисбалансе между женщинами и мужчинами в язычестве в целом. Из данных психологии мы знаем, что женщины более конформны по сравнению с мужчинами; их приходу в язычество чаще мешают отношения с родственниками и негативно сформированное общественное мнение. Ситуация усугубляется там, где сообщество декларирует жесткую патриархальность и крикливую агрессивность. Обстановка тепла и доверия быстро возвращает равновесие.
«… неоязычники, прежде всего, и оценивают женщину как воплощение плодоносной силы природы» – пишет Шнирельман, имея в виду «контекст деторождения». В реальности женское мышление и творчество, воздействие женщин на общественное мнение и настроение мужчин – один из важных факторов, способствующих развитию современного язычества к социально адаптивным формам.
Таким образом, роль женщины в языческом сообществе растет не «как будто», а вполне закономерно и осмысленно, и, безусловно, разнообразнее и перспективнее, чем в однозначно и догматически патриархальных религиях.
Основная новация, которую привнес автор в эту работу по сравнению с «Неоязычеством на просторах Евразии»{29} – появление теплых интонаций, желания как бы по-человечески понять и дружественно разобраться. Ну, как мы уже посетовали, не настолько дружественно, чтобы слишком близко подойти, но местами почти тепло.
Напомнив с самого начала читателю, что, конечно же, язычники эти безграмотные невежды и опасные для общества шовинисты, автор предлагает затем взглянуть на них с хорошей человеческой точки зрения:
«Но возможен и третий подход, связанный с изучением самих основ неоязыческого мировоззрения, включающих отношение к таким вечным вопросам бытия, как жизнь и смерть, человек и природа, личность и общество, гендерные отношения, символика и пр. Именно об этом и пойдет речь в данной работе.»
Ранее мы уже показали, на каком уровне был проведен анализ философии язычества и гендерных отношений. Посмотрим, как преломилась в статье социальная тема.
Среди наблюдений В. А. Шнирельмана есть, конечно же, немало верных. Он отмечает и наличие среди язычников людей, приверженных к советским ценностям, и популярность язычества среди части сотрудников силовых структур.
А вот один из завершающих выводов:
«Движения, подобные неоязыческому, показывают глубокое разочарование людей, и прежде всего молодых, в способности государственных структур наладить нормальную жизнь… Окончание революционных преобразований и сложение новой бюрократической номенклатуры при резком сужении каналов социальной мобильности фактически лишают многих социально активных людей права и возможности участия в принятии важнейших решений, определяющих их жизнь. Не желая мириться с этим, они выбирают альтернативные пути, одним из которых и служит неоязычество.»
Мы тоже позволим заметить в этом выводе что‑то удивительно знакомое. Это же стандартное рассуждение из арсенала научного атеизма тех же советских времен, употребимое для объяснения любой религиозности или контр-культурности.
Как автор обосновывает эту мысль? Видимо, всем предшествующим доказательством, насколько никчемны все языческие занятия и основания. Вывод: иначе как от безнадежности невозможно в это удариться.
Естественно, что даже очевидная активность язычников (охрана памятников и природозащитные мероприятия, разработка социальных концепций национального уровня, участие в современной политической жизни) при этом намеренно и неубедительно принижается.
Полагаем, в связи со всем этим, что и вывод о причинах увлечения язычеством совершенно произвольный. Он не подкреплен реальным социологическим анализом, сравнением уровня жизни и личностного развития язычников, и контрольных групп среди представителей других религий, или безверующих и атеистов.
В связи с очевидным изменением публичной ситуации, автор несколько изменяет и свой прежний тезис об обязательном якобы присутствии в языческих объединениях антисемитизма. Но успешно заменяет его идеей обязательной ксенофобии. Это удобная, но также тенденциозная подмена. Язычники патриотичны, они заботятся о процветании своего сообщества и стремятся ограничить бесконтрольные утечки местных и национальных ресурсов. Но так же ведет себя любое сообщество, и оценивать такую позицию как фашизм, расизм или ксенофобию – значит лицемерить и вводить двойной счет для разных народов и ситуаций.