Два лёгких, одно тяжёлое — определил Громовой Камень и улыбнулся.
— А до Эртиля если?
— А без если! Садись.
Забравшись в машину и разместив вещи, ногу и палку, Громовой Камень улыбнулся.
— Спасибо, браток.
— Спасибо в Эртиле будет.
Машина рывком прыгнула с места.
— Пехота? — бросил, не глядя, метис.
— Да, — кивнул Громовой Камень. — А ты?
— Автобат. Михаил Нутрянкин, честь имею.
— Громовой камень. Очень приятно.
Чтобы обменяться рукопожатием, Михаил бросил руль, но машина у него словно сама по себе шла. Говорил он по-русски, очень естественно вмешивая слова на шауни.
— Решил, понимаешь, мамкину родину посмотреть, — охотно рассказывал Михаил. — Ну, дембельнулся вчистую, приехал, родню кое-какую отыскал. За давностью лет мамкин побег ей простили, да и не судят покойников, живи, говорят. А я прикипел. Смехота, а так и есть.
— На ГОКе работаешь?
— В автокомбинате. Мы везде, где надо, — Михаил весело хохотнул. — И где не надо, тоже.
— Имя получил уже? — не удержался Громовой Камень.
Михаил вздохнул.
— Год на это нужен, да и… охотник из меня… сам понимаешь. Нет, с мелкашкой хожу, в общем загоне с роднёй ходил, но на испытание — это ж с луком надо. Да ещё самому его сделать. И ещё всякое там. А работать за меня некому. Зима голодная была, на моей зарплате вся семья держалась.
Громовой Камень кивнул.
— А что, в Эртиле тоже охотой живут?
— Кто чем может, тем и живёт, — Михаил снова вздохнул. — Ну, да в каждом дому своего по кому… А, ч-чёрт!
Михаил затормозил так резко, что их бросило вперёд, и Громовой Камень еле успел подставить руку.
— В кювет, пехота!
Вывалиться из машины и броском откатиться в кювет удалось неожиданно легко. Привычно вжимаясь в землю, Громовой Камень не так услышал, как ощутил. Верховые, семь всадников, три и следом четыре… Уходят… Выстрелов не было, без огнестрела? Перестав ощущать топот копыт, он встал и тяжело вылез на дорогу. Михаил, злобно сопя, осматривал машину.
— Ну, — встретил он Громового Камня, — видал подлецов? Делать им нечего, межплеменную затеяли!
— Дорога же нейтральна, — Громовой Камень дохромал до машины и привалился к ней.
— Потому и уцелели. Меня-то они знают, и что за мной семья и автокомбинат мой, тоже знают. А вот ты… Не в племенном. Да им, браток, уже кровь глаза залила, стреляют, не глядя, — и виновато улыбнулся. — Не простил бы я себе. Ладно, садись, браток.
В спинке сиденья торчала стрела. Громовой Камень выдернул её, едва не обломив наконечник, и сел. Михаил захлопнул капот и сел за руль. Покосился на стрелу в руках Громового Камня.
— Боевая.
— Да, — кивнул Громовой Камень. — Не пойму только, чья.
— С той стороны небось. Новосёлы чёртовы. Допрыгаются, что Совет шуганёт их к чёртовой бабушке.
— До первой крови Совет не вмешается.
— А трупа нет, и вмешаться не из-за чего. А они, сволочи, трупы прячут. Вот и получается, что все знают, а ни хрена не докажешь. Весной вытаивали, так и волки, и лисы, иди проверь от чего, то ли на шатуна нарвался, то ли на двуногого. Они ж, гады, только холодняком, чтоб с гильзами не возиться.
Громовой Камень кивнул. Споры из-за земли — вечные споры. А тут ещё когда прошлым летом пошли эшелоны с той стороны… много всякого было.
— А ты как, пустой? — не удержался он.
— Голым не езжу, — серьёзно ответил Михаил. — Табельное с собой. Но… на крайняк, — и хохотнул: — Слишком хорошо стреляю.
На пустой дороге Михаил гнал на пределе. Вспомнили войну, перебрали фронты и госпитали — обоих помотало военной судьбой, но раньше не встречались.
Когда на горизонте появились дымы Эртиля, Михаил спросил:
— В Эртиле у тебя есть кто?
— Ты меня к гостинице подбрось.
— Э-э, нет, — Михаил решительно вывернул руль. — У меня заночуешь.
Вперемешку огороды, сараи, типи, избы, кирпичные, дощатые и щитовые домики — каждый в Эртиле устраивался как хотел, как мог и как получалось. Спорить Громовой Камень и не пытался: законы гостеприимства и фронтового братства нерушимы.
Из-под колёс выскакивали куры, свора щенков с лаем гналась за машиной, безуспешно пытаясь укусить колёса, по сторонам трепещущее на натянутых верёвках разноцветное бельё, рамы с натянутыми для выделки шкурами, стайки детей… поворот, ещё поворот, ряд одинаковых щитовых домиков, даже покрашены все в один цвет.
— Тут все наши, с автокомбината, — Михаил помахал курившему на лавочке у дома мужчине и затормозил у домика с белым тотемным рисунком на голубых ставнях. — Рося!